На открытии процесса 13 ноября 1945 года зал был переполнен.[79] До Международного военного трибунала в Нюрнберге оставалась еще целая неделя, поэтому здесь присутствовали многие важные лица, например, генерал Уолтер Беделл Смит, начальник штаба Эйзенхауэра, и Клод Пеппер, сенатор от Флориды. Было и немало журналистов, причем самых маститых, таких, как Уолтер Липпман[80] и Маргерит Хиггинс.[81] Однако и Липпман, и Хиггинс даже не досидели до конца первого заседания и перебрались в Нюрнберг, а к концу недели за ними последовали и все остальные газетчики – там предстояло более масштабное мероприятие, обещавшее громкие заголовки. Вскоре освещать судебные процессы в Дахау остались только Хейденбергер и корреспондент «Старз энд страйпс», официального издания американского Министерства обороны.
Итак, все сорок обвиняемых были удивлены, что их вообще судят, а все зрители – тем, как Денсон ведет процесс. «Немцы, незнакомые с американской судебной практикой, буквально пленились его театральностью»,[82] – отмечал Хейденбергер. Денсон занял место прокурора и начал отлично поставленным голосом: «Представляем на рассмотрение суда…» Публику очаровал не только его мягкий южный акцент: «Он умел располагать к себе людей, что, само собой, шло на пользу делу».
Начинающего репортера еще более поразило то, что Денсон сразу же стал относиться к нему как к полноценному журналисту. «Знаете эту американскую манеру во время разговора закидывать ноги на стол? – иронизировал Хейденбергер годы спустя. – Вот примерно так он себя и вел – совершенно непринужденно, будто видел во мне настоящего газетчика».
Однако под нарочитым дружелюбием Денсона скрывалась железная решимость выиграть дело в отношении всех подсудимых. В отличие от Нюрнберга, на этом процессе судили не организаторов, а исполнителей, поэтому им не могли предъявлять обвинение в преступлениях против человечности. Вместо этого Денсон решил доказать, что персонал концлагерей отлично понимал, в чем заключается их цель, и что они совершали преступления группой лиц по предварительному сговору.[83] В таком случае не было необходимости доказывать вину каждого конкретного преступника.
Во вступительном слове долговязый алабамец кратко изложил суть дела: «Мы предъявим многоуважаемому суду доказательства того, что здесь, в Дахау, в течение долгого времени реализовывался план по уничтожению людей. Мы предъявим доказательства, что жертвами этого запланированного истребления были гражданские лица и военнопленные, не желающие подчиняться игу нацизма. Мы предъявим доказательства, что этих людей морили голодом, подвергали экспериментам, как подопытных крыс, и принуждали к изнурительному труду; что содержались они в бесчеловечных условиях, где были неизбежны болезни и смерть… и что каждый из обвиняемых являлся винтиком этой машины уничтожения».