– Неправда! – выкрикнул кто-то из глубоких дебрей людской гущи,
но Лерран не дал подхватить праведное возмущение.
– Я достаточно долго слушал вас, – отчеканил холодно, с такими
нотами в голосе, что, зашумевшее людское море на миг притихло, –
настало время до конца выслушать меня. Геллан уехал – это правда.
Пусть по благородным мотивам, но его больше здесь нет, и неизвестно
сколько Обирайна будет мотать его по зеосским нехоженным
тропам.
Что он сделал для вас? Отвёл блуждающую бурю, которая чуть не
сгубила Долину и оставила вас без домов и еды? Нет. Сумел наладить
быт и процветание? Нет. Чужая девчонка сделала за короткий срок
больше, чем ваш властительный Геллан за год.
Он никогда не был частью этих земель. Той частью, что прорастает
корнями насквозь и не может жить без этого воздуха, гор, традиций.
Слишком чужой и слишком отстранённый. Слишком неопытный, чтобы дать
земле и людям всё, что надо. Он пытался, но не смог. И быстро
сдался, как только Обирайна припёрла его к стене.
Меданы молчали. Плотно сжатые яркие рты – презрительные и
непримиримые. В глазах – упрямство. «Говори, говори, мы потерпим» –
читалось в каждой напряжённой фигуре. О мужиках и говорить нечего:
недобрые взгляды могли пробить дыры в теле насквозь. Если бы
мужчины умели делать подобное. Хвала диким богам, не дано.
– Он был добр, но это всё, – слова лились легко, сеть плелась
удачно. Ничего, что они злятся и не хотят смириться. С такими
воевать – удовольствие. – Но после Пора кто угодно покажется добрым
и великодушным.
– Ты почему-то добрым не кажешься, – съязвил кто-то.
– Не собираюсь казаться, – заморозил взглядом и голосом, –
собираюсь быть. Когда я сказал, что хотел лучшей жизни для вас ещё
когда был жив Пор, – это не пустозвонство. Уже тогда я помогал
вам.
– Да неужели? – интересно, они когда-нибудь молчат?..
– Чуть больше года назад Пор провёл чистку в Долине.
Толпа замерла. Наконец-то. Стало тихо так, что завибрировал
воздух от шумного дыхания разноволосых женщин. Кто-то, не
сдержавшись, всхлипнул.
Лерран ещё раз обвёл толпу глазами, сделал ровно три вдоха и
выдоха. Спокойных, размеренных, расслабленных. Не стоит торопиться,
пусть подождут.
– Я верну детей.
Сказал тихо – не было нужды повышать голос. Его и так услышали –
ловили каждый звук, что срывался с тонких скульптурных губ. Сказал
и, развернув лошадь, отправился прочь, не дожидаясь, пока
поднимется буря. Сейчас не время отвечать на вопросы и смотреть в
искаженные мукой и надеждой меданские лица.