— Прости, Лис, но тему Джеймса Поттера я затрагивать не хочу. Он
может делать вид, что страдает по мне и всё такое, но за столько
времени даже такое полено могло понять, как можно было бы
меня привлечь или хотя бы не бесить. Все его ужимки это часть шоу,
и я не хочу становиться одним из его номеров. Перебесится. Это
точно не любовь.
***
— …Перебесится. Это точно не любовь. Слышь, Джим?
В спальне Мародёров опять успокаивали своего Оленя.
В гостинной Питер услышал вопрос Алисы к Лили. Решив опять
немного приврать, он передал Джеймсу разговор девушек о том, как
Лили переживает за Томпсона, и что она, «кажется влюбляется в
него».
Сириус, сидевший на полу у своей кровати, неотрывно следил за
метаниями взъерошенного друга. Тот то стоял, то сидел на кровати,
то вновь ходил, то снова сидел; его ловкие пальцы то оказывались в
темных тяжелых волосах, то ловили снитч, то теребили галстук.
Бродяга не мог за этим наблюдать слишком долго — но и не мог
оторвать глаз от своего друга. Всё вдруг стало невероятно
сложным для него в этот год. Пёс внутри тоскливо выл.
— Сириус говорит верно. — Вступил в разговор Лунатик. — Да и
Питер мог услышать не всё. Или услышать не так, там такой гам
стоял.
Джеймс со стоном свалился на свою кровать, закрывая лицо
руками.
Бродяга встал со своего места и пересел на кровать к другу.
— Может, лучше попробуем достать Карту назад?
Гермиона сидела за столом в знакомой кофейне на их обычном
месте. В предзакатный час на столешницу падали янтарные лучи;
тёмное дерево от этого становилось словно бы мягче. Солнце путалось
в волосах подруги, мягкими локонами спускавшихся на плечи; иногда
играло в её магических кольцах — фиолетовые кристаллы точно
притягивали лучи к себе, наливаясь оранжевыми искрами.
Свет в кафе был приглушённым, вся мебель — тёмно-коричневой.
До наступления темноты основным источником света были три широких
арочных окна с деревянными подоконниками. В углу у такого окна как
раз находилось их излюбленное место.
К приходу Гарри на столе уже стояли два высоких стакана с
вкуснейшим венским кофе во всей магической части Лондона. Большие
шапки взбитых сливок выглядели как две плавучие башни или
маяки.
Гермиона тепло улыбнулась и поднялась из-за стола для
объятий. Гарри тянулся к ней — но она становилась всё дальше и
дальше; окружающая обстановка со всеми столиками, стульями,
декоративными полками, движущимися картинами и фигурками начали
медленное падение в темноту. У артефактора вырвался крик — но не
прозвучало ни звука. Темнота разрасталась, Гермиона погружалась в
неё, как в воды океана; ее улыбка блекла, кожа становилась серой.
Вскоре, кроме тьмы, не осталось ничего.