Питер Петтигрю остановился. Парень выглядел так, словно был
готов вырвать из груди собственное сердце.
— Просто я тебя ненавижу.
— Просто я тебя ненавижу.
Поднявшийся промозглый ветер неприятно задувал за ворот мантии.
В иное время Сириус закутался бы плотнее, чтобы сохранить тепло. Но
сейчас холод был необходим. Потому что Бродяга готов был
взорваться.
Перед ним стоял чёртов коротышка, который обвинял его и
Джеймса — хотя именно Джим был тем человеком, который ввёл
Петтигрю в компанию, обеспечивая тому комфортную жизнь до сего
момента.
«Сириус, да ладно тебе, он нормальный. Не всем же рождаться
такими звёздными, как ты».
Питер на первом курсе был просто пугалом. Путался в коридорах,
падал на лестницах, боялся метлы и вечно мычал что-то
нечленораздельное, когда с ним пытались заговорить. Джим был
уверен, что мальчишка просто до этого ни с кем не дружил — и что
обязательно надо ему помочь. Они же гриффиндорцы!..
«Сириус, не срывайся на нём! Споткнуться и уронить доспехи
мог любой из нас!»
Джеймс всегда защищал Петтигрю. Даже если тот действительно был
виноват. Но Сохатый находил где-то в себе столько терпения, чтобы
его хватало, в итоге, и на Сириуса тоже.
«Сириус! Не смей называть его так! Он наш друг!»
На пятом курсе, когда они смогли впервые обратиться в свои
анимагические формы, Бродяга назвал Питера Червехвостом. Тот
надулся, как всегда, тихо и жалко, и только Джеймс накинулся на
друга с отповедью.
…А теперь эта вонючая крыса обвиняла в том числе и
Джеймса!
На кончиках пальцев заискрила стихийная магия. Гнев достиг пика,
выжигая все лишние мысли, оставляя внутри идеальную пустоту,
звенящую в ушах.
— Импедимента!
Петтигрю, неожиданно для его комплекции, увернулся — и движением
снизу метнул Режущее. Сириус сместился, плавно, как в танце. Питер,
хоть и неуклюже, двинулся следом, не ослабляя напора чар. В Блэка
полетели Связывающие, Слепящие, Оглушающие…
Бродяга понимал, что может победить в их внезапной дуэли —
потому что для Питера такое противостояние было новинкой. Стоило
заставить Пита войти в нужный ритм — и послать заклинание на
противоход. Но с каждым заклинанием тугой узел в груди у Сириуса
развязывался. Такое же облегчение мелькало и в водянистых глазёнках
Питера. Тот раскраснелся, вспотел, но не останавливался; Петтигрю
выглядел живее и искреннее, чем за все годы вместе взятые. Он
переступил через себя, раздавил в себе Червехвоста, которым дразнил
его Блэк с первого анимагического превращения, и сейчас Сириус
ощущал, что бьётся если не с равным по силе, но с тем, кто может
быть его другом.