Когда я утром позвонил ему и сообщил, что прибыл в столицу, он попросил меня немедленно приехать в театр, чтобы успеть посмотреть репетицию: послезавтра показ на публике и сдача спектакля – он очень нервничает. Конечно, через полчаса я уже был в театре.
Начался прогон. В спектакле участвовали очень хорошие, известные артисты, которые прекрасно играли свои роли, но… Но когда появилась Раневская, у меня возникло ощущение, что на сцене куклы, а она – кукловод, она – Гулливер, она – гениальна, поэтому ни с кем не соизмерима.
Когда первое действие окончилось, я рассказал Варпаховскому о своём впечатлении.
– Сашенька, – взмолился он, – пожалуйста, скажите это всё ей – она меня измучила: ей то не нравится, это не нравится, требует переделок, а послезавтра сдача спектакля!..
Когда мы вошли в грим-уборную к Раневской, я с чувством произнёс:
– Фаина Георгиевна, я вас всегда любил, но после этого спектакля я восхищён, я в восторге, вы заполнили сцену, вы – кукловод, которому тесно на ширме, вы…
– Голубчик, – прервала меня Раневская, – пожалуйста, сядьте, вдохните воздух и медленно повторите всё, что вы сказали, медленно и с чувством – я обожаю, когда меня хвалят, о-бо-жа-ю!
Премьера прошла на ура, гремел хор восторженных отзывов и зрителей, и критиков, но она всё равно была не довольна: «Не так, не то, не получилось, не доделано»… И это повторялось всегда, после каждого спектакля: беспощадная требовательность к себе – свойство большого, истинного таланта!
А теперь перейдём к истории, рассказанной Яковом Сегелем. Но сначала сведенье для тех, кто не знает: в 1917 году, когда вся её семья удирала от революции, двадцатилетняя Фаина, отравленная любовью к театру, отказалась эмигрировать и осталась в перевёрнутой России, одна-одинёшенька, без родителей, без родных и близких. Так и прожила все эти годы, оторванная от семьи.
В конце пятидесятых, её отыскали родственники и она смогла выехать в Румынию и повидалась с матерью, с которой рассталась сорок лет назад. Сестра Изабелла жила в Париже. После смерти мужа её материальное положение ухудшилось и она решила переехать к знаменитой сестре, которая, как она предполагала, при всех её званиях и регалиях, купается в роскоши.
Обрадованная, что в её жизни появится первый родной человек, Раневская развила бурную деятельность и добилась разрешения для сестры вернуться в СССР.