Незаметно для самой себя и для всех пятисот потенциальных националистов и сионистов, никуда не торопясь – поезд без меня не уедет – пошла через арку на трамвай. Бутерброд, который мама утром положила мне в портфель, я решила достать в поезде, а сейчас лучше как следует проголодаться и насладиться ожиданием поезда, бутерброда и моей галереи.
Солнце доводило до радостных слёз, светило себе и мне вполне по-приятельски, беззлобно. Вчера городское небо раскисло кисейной барышней, и казалось, что это навсегда, что по-заячьи косой, трусоватый дождик, словно заведённые ходики, будет идти и идти и никогда не устанет стучать о мокрый асфальт, – но разве бывает что-нибудь кратковременнее постоянства? Солнце навело порядок на непроглядном небе, и теперь казалось, что дождь больше не пойдёт никогда.
Я закомпостировала почти счастливый талон – на единицу не сошлось – и с чистой совестью поехала на вокзал.
До моего поезда оставалась ещё целая уймища времени. В трамвае было пусто, я достала книгу, которую мне вчера утром по секрету принесла Римка, и начала читать. Книга была секретная и запрещённая, переснятая на фотобумагу, с тенями и подтёками, что ли. Булгаков, «Собачье сердце». Как она уместилась в Римкиной кубической сумочке, непонятно: фотобумага – толстая и тяжёлая, не книга, а просто БСЭ в миниатюре. Агальтинова дала мне её на сутки страшным шёпотом в совершенно пустом туалете, завёрнутую в «Правду» в два слоя. Сказала, что должна вернуть до конца недели, а ещё Гельфанд не читала. У кого взяла, не проговорилась даже мне.
«Москву» с «Мастером и Маргаритой» мы уже перечитали по нескольку раз. С первого раза я, кроме кота, толком её не восприняла, совсем не то что со второго. А «Собачьего сердца» в журналах, ясное дело, не было, да и вообще, кто ж знал, что у Булгакова есть ещё и это. Мама проглотила всю книгу за полночи, она читает со страшной скоростью, теперь мне можно было не спешить до завтрашнего утра. Прочитаю – обсудим с Вадиком, когда он в следующий раз приедет. Интересно, Саша читал? Вряд ли, я бы увидела.
Мой слух был до полусмерти изрезан женщиной, которая поёт, поэтому я всё старалась понять, как на одном и том же языке можно написать «Собачье сердце» и то, что никто никому не додумается передавать по секрету в туалете и даже не подумает торопиться прочитать до завтра.