Тяжёлая, как всегда, университетская дверь чуть было не хлопнула меня по одному месту.
«Хорошо, что «не», – в меру испугалась я.
«Хорошо, что только по одному», – улыбнулась я сама себе.
Домой идти хотелось, но не хотелось спешить.
– Привет, Анюта!
Вадик ждал меня у выхода с букетом. С букетиком, выглядевшим вполне как букет.
– Вот, это тебе, имени тебя.
Я где-то читала это сравнение, – или правильнее сказать «метафору»?
Улыбнулась ему:
– Глаза у меня подкачали. Наверно, синие были бы в самый раз, но у родителей получились только карие.
Вадик рассмеялся:
– Твои родители молодцы. Что бы они ни запланировали изначально, у них всё равно получилось ещё лучше задуманного.
У его жены глаза больше соответствовали букету, который он подарил мне, он как-то рассказывал. Её звали Таней, а к этому имени лучше всего подходит именно синий цвет. «Именно к имени»…
Я понюхала букетик-букет, но анютины глазки ведь не пахнут. Мы пошли через почти бесконечную площадь куда глаза глядят, у меня было бесконечно же много времени, можно было думать о чём хочется.
Мы шли, расстояние не было пионерским. Но оно было.
«Неужели меня приняли в штат? – снова подумала я. – Впрочем, я ведь всегда была круглой отличницей».
– Я прошёлся от вокзала пешком. Когда едешь в трамвае, время плетётся вместе с ним и спотыкается на стыках, а когда идёшь и несёшь анютины глазки, оно не подводит. Успевает за тобой. Вернее, за мной, конечно.
«В школе, правда, самую чуточку не хватило до золотой медали: написала «большевицкий».
– Как по-твоему, Вадик, я очень круглая?
Мы рассмеялись, как зрители на КВНе или капустнике.
Он не обнял меня: расстояние, как всегда, было.
Разве что мысленно – и я почувствовала.
«Это самый молодой кандидат наук в истории нашей кафедры, – торжественно объявил Валерий Викторович. – Совсем недавно вышла из комсомольского возраста – и нате вам!»
Теперь можно носить на сердце тот значок, который ему – сердцу, конечно, а не Валерию Викторовичу, – милее.
Почему-то сдуру показалось, что тогда хлопнула не дверь, а Валерий Викторович. Можно подумать, что он кого-нибудь вот так когда-нибудь хлопал. Разве что кому-нибудь.