Вокруг биостанции – палатки, шалаши, грязные куски полиэтилена, душная кислая вонь. Все эти люди, которых предупреждали, прибежали в их чистый поселок, кричат, ругаются с деревенскими. Даже дерутся – Катя видела разбитое в кровь лицо егеря. Он прокрался на станцию в сумерках. Долго говорил, размахивая руками и дергая разбитой бровью, а отец все качал головой, и наконец егерь плюнул под ноги и ушел. Отец долго смотрел на палатки, и лицо у него было тоскливое и растерянное, совсем незнакомое.
Ночной ветер с озера не может разогнать мерзкий запах лагеря. Катя забралась в родительскую постель – если придет страшная старуха, папа с мамой защитят. За окнами гудит людской муравейник, а потом вдруг взрывается криками. Мама подскакивает с кровати, лицо у нее белое. «Не смей, Марина», – говорит отец. «Они перебьют друг друга, Андрей, мы должны что-то сделать, тебя послушают…» – «Не смей выходить. Если вмешаемся – вовек не отмоемся… Там нет правых и виноватых». «Что же дальше будет…», – шепчет мама, ломая пальцы, и отец обнимает ее, отводит от окна: «Улетим на Тхукан. Мне недавно предложили место… И теперь, пожалуй, имеет смысл согласиться». А потом раздается громкий треск, мелькают огни, и отец дергает Катю за руку, бросая на пол.
Тами выталкивает Катю на середину поляны, и она безнадежно опускается на землю. Корабль приземлился недалеко от берега Хата, в знакомых с детства местах. Тху рассыпались цепью вокруг выгнанных под дождь людей.
– На Земле не верят, что мы настроены серьезно, – говорит Тами. – Что же, тем хуже для вас, – он поднимает бластер, грохот заглушает шелест дождя, ошметки грязи летят в лицо. В наступившей тишине слышно, как за деревьями густо всхлипывает Хат, и Катя инстинктивно ползет на звук. Сквозь зелень уже мелькает красная, лаково блестящая вода – в верховьях ливни смывают почву, вода мешается с илом. Катя ползет изо всех сил, в ушах гудит от напряжения – нет, это гудит насос, работает на пределе, очищая воду…
Конец ознакомительного фрагмента.