– Этого еще не хватало! – воскликнула Анастасия.
Изображение тут же пропало. В черной поверхности зеркала теперь не отражался даже огонек свечи.
– И кто же все это объяснит, если я ничегошеньки не понимаю?! – раздраженно пробормотала Анастасия.
Она вышла в коридор, как была, в одной ночной сорочке, со свечою в руке и направилась к соседней двери.
– Викентий Викентьевич! – Анастасия постучала по фанере костяшками пальцев.
Несмотря на поздний (или, быть может, ранний) час, в комнате не спали: изнутри доносилась шумная возня, бросанье предметов и ругань. Лишь после третьего стука дверь наконец приоткрылась, и наружу высунулся толстенький коротышка в одних пижамных полосатых штанах, босиком. Он близоруко щурился и поглаживал ладонями круглый, как арбуз, живот, покрытый черной растительностью.
– Чем могу служить, сударыня? – спросил он с легким поклоном. – Надо полагать, случилось нечто экстраординарное?
– Вот именно. У старухи родился сын.
– Младенец? – уточнил Викентий Викентьевич.
– Нет, сразу взрослый. Вор и бродяга.
– Ну, такое частенько случается. Стоит ли из-за подобной мелочи вскакивать посреди ночи?
– А если я скажу, что господин Фарн направляется сюда?
– Фарн?.. – Викентий Викентьевич испуганно обернулся, будто за его спиной тут же возник господин с белыми, как снег, волосами.
– Не к нам конкретно, – поправилась Анастасия. – А к нам – в город.
– Может быть, все не так страшно? Образуется, так сказать. – Викентий Викентьевич покосился на дверь, шум за которой ничуть не стихал, а напротив, усиливался.
– Мы сделаем вид, что нас это не касается, – задумчиво проговорила Анастасия.
– Как будет угодно, сударыня. – Вновь не без изящества поклонился коротышка. – Решение зависит исключительно от вас. Я все исполню.
Анастасия повернулась, чтобы вернуться к себе, но вдруг остановилась.
– Послушай, киса, Барсик, а почему ты не называешь меня королевой?
– Простите, сударыня, не могу.
– Не тяну, значит, на королеву?
– Сударыня, вы же знаете, как я вам предан!
– Но встречать Фарна на вокзал не поедешь, так ведь?
– Шайтаниров поедет, ему такие поручения по душе. А меня увольте, я человек умственного труда.
Вновь в комнате что-то грохнуло, дзинькнуло, разбиваясь, следом завизжали – истошно и на разные голоса. Барсик вздрогнул всем телом и сделал попытку ретироваться за дверь.