Но вот он, Корней Иванович Чуковский, знаменитый автор «Мухи-Цокотухи», живет рядом и даже приглашает к себе на дачу ребятишек, чтобы посидеть с ними у костра. Но для того, чтобы получить пропуск к костру, нужно было набрать много-много шишек. С соседской девочкой Таней я насобирала целый передник шишек и принесла Чуковскому. «Дедушка Корней» утопал в ребятишках и внимательно выслушивал каждого, у него был большой нос и добрые, чуть лукавые глаза. Танюша сразу освоилась, уселась на колени к Корнею Ивановичу и стала ему рассказывать что-то про то, как Мишка свалился с кровати. Мне стало за нее стыдно, я уже понимала, что это совсем нескладно, и вовсе не стихи, но сама я читать стихи не стала, а сидела и слушала. Откуда мне было знать, что Корней Иванович в это время писал свою знаменитую книгу «От двух до пяти» и из нашей дребедени вылавливал жемчужины.
– Кто муж у стрекозы?
– Стрекозел.
– А кто такая гусеница?
– Жена гуся.
Когда у меня появился сын Ваня, то к двум его годам я вспомнила и эту книгу, и наш лепет.
– Вот видишь, Ванюша, – предлагала я рассмотреть сыну игрушечную белку, – вот что это у белочки блестящее?
– Глазки, – говорил сын.
– Правильно, а вот черный круглый?
– Носик.
– А вот сзади смотри, какой пушистый?
– Щетка! – убежденно ответил Ваня.
Идем по улице, а сынок задирает голову:
– Смотри, мама, видишь, завод облака делает.
Проезжаем мимо церкви, на которой нет крестов, Ваня обращает на это внимание и говорит рассерженно:
– Какое кащейство!
Милый, добрый Корней Иванович, сколько тогда ребячьих сердец наполнялось радостью от встреч с ним.
Однажды мы с бабушкой Аней проходили мимо одной дачи, огороженной невысоким штакетником. Баба Аня поздоровалась с работающим на своем участке человеком.
– Это кто? – поинтересовалась я.
– Это Борис Леонидович Пастернак яблоньки окучивает.
– Тоже детский писатель? – спросила я, привыкшая к тому, что живу в поселке среди писателей.
– Нет, он взрослый писатель, очень взрослый, – как-то по-особенному произнесла бабушка. – Хороший писатель и поэт, – прибавила она.
Разве могла я тогда знать, что над Борисом Леонидовичем уже сгустились черные тучи. Его исключили из Союза писателей за то, что за границей был издан его роман «Доктор Живаго».
Много позже бабушка рассказала мне по секрету, что во время собрания на стадионе в Лужниках, которое транслировалось по телевидению, Семичастный кричал в микрофон: «Вон из России!», и толпа подхватывала этот рев: «Вон из России!» Хотя, конечно, романа никто не читал. Моя мама была на этом собрании, и бабушка увидела по телевидению орущую толпу и мамино скорбное лицо и сжатые руки. Она была из тех немногих, которые не подняли свой голос против любимого поэта.