— Не с его.
— Но с моей.
— Я отрабатываю каждый свой кусок хлеба, — рычу я.
— Тише-тише, не кипятись. Глеб мой муж. Он отец моего сына. И именно он поддерживает меня в самые тяжелые времена. Ни ты, ни Роман, ни Лучик. Только он. Как бы он вам ни не нравился, он будет в нашей жизни! Останешься на завтрак?
— Спасибо. По дороге шаурмой закинулся. Я могу идти?
— Иди, — пожимает она плечами. — Ты заслужил пару выходных.
Больше ничего не сказав, разворачиваюсь и шагаю к воротам. Спорить с Адель бесполезно. Если она даже Лучиану, родную дочь, принижает на фоне этого скользкого мерзавца, который лжет ей, живет за наш счет и мнит себя хозяином! Понятия не имею, как поставлю его на место, но однажды сделаю это. Заставлю Адель одуматься.
Домой возвращаюсь злым. Понимаю, что сам себе создал проблемы, а назад пути нет. Заскакиваю в супермаркет, бездумно затариваюсь и тащусь домой в надежде отдохнуть.
Медсестричка сидит в кресле и даже не смотрит на меня, когда я возвращаюсь с полными пакетами. Только Маркиза встречает меня, трясь об ноги в ожидании свежего желе.
— Это тебе! — я бросаю медсестричке краску для волос. — Надеюсь, угадал с цветом. И не спорь, что ты не крашеная.
Она смотрит на меня воспаленными от слез глазами и бубнит:
— Шатенка.
— Значит, не прогадал. Перекрашивайся. Кстати, твое полное имя Настя?
— С чего ты взял?
— Ася от Анастасии. Логично же.
— Ася — мое полное имя.
— Ясно, — киваю, быстро соображая. — Звать тебя теперь будут Настя.
— Почему Настя?
— Нравится мне это имя. Еще вопросы? — Я открываю холодильник и выкладываю в него все, что закупил. — Ты если еще не въехала, то набирай скорость. Нянчиться с тобой я не буду, а работы у нас до хреновой матери.
— У нас? — переспрашивает она.
До чего же бесит!
Хлопаю дверцей холодильника, подлетаю к медсестричке и, схватив ее за челюсть, четко говорю в ее испуганное лицо:
— Не прикидывайся дурой и невинной овцой. Меня этим не пронять. А будешь раздражать — знаешь, что я с тобой сделаю. Топай в ванную и перекрашивайся, пока наголо не побрил. Поняла?
Она судорожно кивает, хлопая ресницами. Так-то лучше. Через денек-другой будет шелковая.
— Ты учись быстро всасывать, — добавляю я, чуть ослабив пальцы и заметив красные следы от них на ее коже. — Я не мальчик. Мне тридцать три. Я закален в таких суровых условиях, о каких ты и не слышала. Я волк-одиночка, для которого ты — обуза. Но я сжалился над тобой. Так будь мне благодарна. У тебя полтора часа. Потом ванная моя. Не успеешь, значит, вместе купаться будем.