Одноподъездный, блин. А то, что в этом одноподъездном аж целых
двенадцать этажей, так это ей ничего. Тебя бы заставить после
изнурительного тяжёлого дня убрать этот одноподъездный, тварь. Или,
ещё лучше, твою дочь. Если у тебя есть дочь, тварь.
Но это всё я, конечно, не говорю своей начальнице, бесцветной
пожилой латышке. Я думаю. Похоже, это всё, что нам осталось в этой
стране, горько усмехаюсь я.
Я захожу в подъезд, зябко ёжась. Как здесь холодно. Как здесь
мрачно. Да здесь и не видно, убрано или нет. Сейчас, подмахну
тряпкой быстро, и пошли они все.
Но весь мой задор мгновенно улетучивается, стоит мне увидеть
огромные горы мусора, скопившиеся около мусоропроводов. Всё ясно.
Забит мусоропровод. Я обречённо опускаюсь на корточки, сжимая
голову руками. Я не смогу. Я просто физически не смогу очистить эти
Авгиевы конюшни. Я тупо смотрю перед собой, не в силах двинуться и
приступить к своей так называемой работе.
Гул голосов, отражающихся от стен, плывёт по подъезду гулкими
всполохами.
- И что, Илзе, это Вы называете выполнением плана работ? И Вы
ещё заводите разговор о премии?
Тихий подобострастный шелест бесцветной Илзы. Такой же
бесцветный, как и она сама. И уверенный мужской голос. Голос
человека, облачённого властью. Тоже латыш, конечно.
Шаги, уверенные мужские, и тихие семенящие женские,
приближаются…