— Мастер Себастьян, ради нас вы прервали свои магические
изыскания? — спросила она ледяным голосом.
Брат, как видно, ничуть не боялся холода.
— Счел необходимым заверить Кинри Благомировича в своей… в нашей
возможности исполнить его заказ в наилучшем виде.
Долю секунды Виола почти верила, что аптекарь защитит ее позиции
и отметит уважительно, как благоразумная распорядительница во всем
его уже убедила. Легко догадаться, что на нее не только не
сослались в беседе, но даже само ее существование словно бы
стерлось из памяти заказчика.
— Благодарю вас, Себастьян Базилевич, — рассыпался взволнованный
Кинри, — смею надеяться, что оплата ваших трудов окажется для меня
посильной.
— Ваш заказ вызывает мое профессиональное любопытство, — заверил
маг, — убежден, что мы договоримся.
Виола прищурилась. В следующем письме матушке стоит попросить ее
сугубых молитв о здравии сына. Бедняга ослабил нравственную гигиену
и подцепил в столице сложную форму звездной болезни, которой
подвержены здесь в основном представители магического сообщества.
Сестра дала себе зарок приложить и собственные старания для
скорейшего исцеления недуга на ранних стадиях. Разумеется, ей
хватало деликатности не производить лечебные процедуры
прилюдно.
— Счастлив это слышать!
Кинри весьма оживился и никак не хотел сесть обратно. Они так и
общались, стоя около большого стола, прижатого торцом к стене меж
двух окон. Виола поднялась тоже, привычно поправила косу и рыжую
шаль, и без того хорошо держащуюся булавками на краю плечика. В
диалог она встревать повременила и отвела делано-скучающий взор на
белую мартовскую улицу в обрамлении белых же занавесочек.
Быть может где-то март и считается месяцем весенним, но в
Итирсисе это скорее выражает надежду на скорое тепло, чем
пришествие оного. Морозы уже миновали, но снег еще не только
бессовестно лежал, но и получал подкрепление сверху едва ли не
ежедневно. Имперские книжники из отдела “Домоучения” еще издревле
настояли на запрете для магов всерьез влиять на погоду, хотя тем
ничего не стоило развести здесь хоть тропики, хоть саванну. Этот
запрет всегда висел на волоске, если зима изволила чуть
затягиваться. Почти каждый житель после пяти месяцев холода,
облачаясь в дырявый тулуп или бесценную лисью шубу, нет-нет да и
подумывал — “А что, если бы?...” Книжники, впрочем, держали оборону
слаженно и монархи к ним еще прислушивались, позволяя только
небольшие эксперименты вроде разгона облаков или дождя в тот
период, когда природой это допускается.