— Я не могу позволить тебе деградировать под одеялом.
Вытаскивай свою задницу на белый свет и собирайся в школу, — в сотый раз за
утро повторила мама. — Мила, не смей меня игнорировать. Я с кем разговариваю,
по-твоему?
— Мам, — протянула я из плюшевого плена, — ты не понимаешь,
он просто меня проигнорировал? Вот как так?
— Тот факт, что ты на второй день сломала нос тому, кого в
первый облила кофе, меня, конечно же, сильно удручает, — она присела на постель
и запустила руку в мой кокон. — Но если он облапал тебя, то ты поступила верно.
Я никогда не буду ругать тебя просто так. Если ты не сделала ничего плохого…
Да, даже если сделала! Мама всегда будет на твоей стороне. Никому не позволено
обижать мою девочку. А если он никак на это не отреагировал, то, может быть,
влюбился? Не зря же еще на Руси говори: бьет — значит любит.
— Мамуль, оставь эти патриархальные пережитки в прошлом, —
протяжно застонала я. — Если человек бьет, то он не любит. Это либо проявление
агрессии, либо борьба интересов. В крайнем случае — психологическая разрядка.
Потому-то психолог и посоветовала отдать меня не в школу, а обратно в зал.
— Доченька, мы это уже обсуждали, — тихо сказала мать и
прижала меня к груди. — Ты не можешь продолжать заниматься самбо. Еще один удар
по голове — и тебя могут не успеть спасти. Я не могу подвергать тебя такой
опасности. Я плохая и бестолковая мать, которая замкнулась в себе и не обращала
на тебя никакого внимания, думая лишь о себе. Когда ты два дня не приходила в
сознание, я прокляла все. И твоего папашу, отдавшего тебя на борьбу, и свою
мягкотелость, и твоего тренера, который согласился на этот бой с китаянкой.
Господи, я в тот момент готова была хоть демону, хоть кому душу продать, лишь
бы ты была в порядке. Второй такой ночи под дверями реанимации мое сердце не
выдержит.
— Не начинай, — меня немного затрясло от ее слов, — со мной
ничего не произошло. Я жива, в порядке, и ручки-ножки двигаются. Все хорошо.
Отец для нас давно сдох, о нем вообще не вспоминай. У тебя теперь личный
плюшевый медведь-копилка есть. Так зачем ты снова об этом придурке?
— Милочка, нельзя так говорить о родном отце, — мама с
тяжелым вздохом поднялась с моей постели, — даже если он конченный мерзавец, он
все еще твой отец.
— Для меня он сдох в тот момент, как бросил нас без копейки
помирать в безликом сером мире, — фыркнула я. — Даже если он приползет на
коленях вымаливать прощение, для меня он мертв. Слышать ничего о нем не хочу.
Так что да, он мертв!