— Сука! — Андрей вцепился в долбаный ошейник.
Не помешали и браслеты на запястьях, а солдаты в черной форме с
ремнями крест-накрест на груди и спине, оказывается, бросили
хватку. Боль была такой, что Ливадов не заметил, как его
отпустили.
— Твари, — пробормотал Андрей; из глаз против воли текли
слезы.
Двое в черных комках заржали еще больше, их откровенно веселило
недавнее страдание пленника, и не только их. Смеялись и рабы, что
еще прикованы к общей цепи. Товарищи по несчастью, блин.
— Это, — тоже ухмыльнулся спаситель Рамирес, — чтобы ты
понял, кому теперь принадлежишь
— Не боишься, — прохрипел Андрей, — по-русски-то…
Услышат.
— Эти? — Человек в шляпе презрительно оглядел окружавших
его. И рабов, и охотников за головами. — В стаде никто ничего не
поймет. Я опасался лишь толстяка Эраста.
— Воды дай.
Новая вспышка боли. Когда Андрей пришел в себя, увидел
нахмурившегося Рамиреса.
— С хозяином так не говорят, — произнес тот сквозь
зубы.
Опять боль. Ливадов уже на земле.
— От господина ничего не требуют и ничего не просят.
Ясно?
Андрей потупил взор, чтобы его новый хозяин не обнаружил в
глазах лютую ненависть. Задушить бы эту сволочь!
— Ясно тебе? Не слышу!
— Ясно.
Посмотрев исподлобья на Рамиреса, Ливадов вдруг не обнаружил в
нем и намека на вспышку озлобленности. Человек в шляпе вновь
безмятежно и приветливо улыбался.
— Идем, — сказал Рамирес.
Не глядя на приобретение, человек в шляпе и бандане, новый
хозяин Ливадова, двинул прочь. Мурлыкает, сука, что-то себе под
нос. Андрей поднялся и последовал за ним в трех шагах позади. Рядом
ступал бородатый и чрезвычайно угрюмый мужик в черном комке.
Конвоир был вооружен коротким копьем и парой ножей на поясе.
Мог бы и с голыми руками быть! Ливадов понимал, что легко
справится с бородой. Даже с надетыми наручниками — в спезназе
обучили и такому, — да скорей всего доберется и до безмятежно
ступающего впереди Рамиреса, но он не передушит всех работорговцев
и охрану торга.
Надо ждать иного момента, чтобы освободиться и свести
появившиеся счеты. Хозяин Андрея двигал в противоположную сторону
от деревянного частокола в центре рынка рабов. Шли иным путем, чем
в него заехали клетковозы. Вокруг покупают и продают людей. Под
детский плач: здесь никого не заботит, если ребенка разлучат с
матерью. Андрей сжимал кулаки и мрачно таращился в спину Рамиреса,
что сейчас символизировал для него работорговлю.