- Я ни при чем... Я... - Биндюжник пытался оправдываться,
понимая, что это бесполезно. Что толку в оправданиях овцы, которую
решил сожрать на ужин волк?
- Три машины. Людей по тяжелому варианту. Вперед! - приказал
Алибаба, неожиданно резко для своих ста сорока килограммов
поднимаясь с просторного дубового кресла, сработанного
краснодеревщиками по специальному заказу, чтобы выдерживать такую
тушу.
- Уже отдал распоряжения! - с видимым облегчением воскликнул
Биндюжник.
У него было ощущение, что он побывал в змеепитомнике.
Металлические створки ворот двухэтажного аккуратненького, с
атлантами и колоннами светло-зеленого особняка конца девятнадцатого
века, расположенного недалеко от центра столицы, с лязгом
разъехались. Два часа назад прошел дождь, и из-под колес
вырвавшихся с территории на свободу, как застоявшиеся лошади,
"Ленд-ровера", "Хонды-одиссея" и "Мерседеса" брызнули лужи. В этих
сияющих никелем торпедах был мощный напор, ощущался заряд какой-то
не свойственной тихим московским улочкам энергии. И сами машины, и
те, кто в них сидели - затянутые в камуфляжи боевые туши с рациями
и скорострельным оружием, казались явлением из иных миров. Они
напоминали пришельцев, жесткой стальной армадой ворвавшихся в этот
город, чтобы корежить его по собственному разумению и, не замедляя
своего дьявольски целеустремленного движения, по ходу сметать всех
и вся.
Солнце, обосновавшееся сегодня после трех дождливых дней на
небе, отражалось в лужах, Было слишком прохладно для июля.
Машины резко набрали скорость, игнорируя светофоры, дорожные
знаки, ледоколом взрезая дорожное движение. Стрелки часов двигались
к полудню. Пробок и серьезных заторов на пути не попадалось. На
крыше "Мерседеса" тревожно рассыпала снопы синих искр мигалка.
Люди только успевали отскакивать в стороны чуть не из-под колес,
Рыжебородый поп в сутане перекрестился и осенил крестным знамением
машины. Старушка - божий одуванчик, с бумажной иконкой Девы Марии
на груди, начала грозить им кулачком - сухим и несерьезным. Двое
прыщавых юнцов с уважением протянули; "У, блин", вложив в эти
нехитрые слова массу невыраженных чувств. Инспектора движения,
вытягиваясь по струнке, отдавали честь, кто-то делал это с
ненавистью, кто-то с холопским благоговением. И все москвичи
ощущали одно и то же - с визгом тормозов и ревом моторов мчалась по
столице истинная власть.