Провозившись с замком всего несколько секунд, она открыла его и, отворив дверцу ящика одной рукой, другой сжала нож. Глубоко внутри своего воображения она все еще надеялась на книги или, по крайней мере, пачки бумаги, но не была удивлена и тому, что из темноты ящика появилась фигура человека.
Человек, а точнее, юноша был весь покрыт ранами и синяками – на руках, на ногах, на голой спине. Он посмотрел на Сефию поверх согнутой в локте руки, и было неясно, испугался он или изготовился к бою.
Запах в ящике стоял затхлый и удушливый. Но Сефия сжала зубы и прошептала – настолько добрым голосом, насколько была способна:
– Идем со мной.
Юноша недоверчиво отпрянул, но Сефия повторила, не снимая ладони с рукоятки ножа:
– Прошу тебя, идем со мной.
Когда юноша выбрался из ящика, Сефия разглядела на его теле еще раны и шрамы. Узкая полоса кожи у него на шее сморщилась и белела – шрам охватывал горло подобно ошейнику.
На мгновение Сефию посетило головокружительное ощущение всевидения – как в тот момент, когда она научилась читать. Юноша был из плоти и крови, но он также источал пульсирующий свет. Потоки света вихрем заворачивались вокруг него, как водовороты на поверхности реки. Сефия могла поклясться, что видела бури, огромные черные облака, чреватые громом, и сверкающие в них молнии.
Она почуяла дым. Горячую свежую кровь. Зубы. Кулаки и мускулистые ноги. Ее сердце сжалось.
И так же быстро эти ощущения сменились другими – тишины и покоя. Ночь. Керосиновые лампы, многократно отражающиеся в зеркалах. Скалистый берег моря, в который бьются увенчанные пеной волны. В темноте две пары рук, нежно прикасающиеся друг к другу и изучающе скользящие по изгибам ладоней и пальцев.
Сефия чувствовала, словно нырнула в водоворот размером не больше серебряной монеты, и вынырнула с противоположной стороны. Все исчезло.
Не снимая руки с оружия, Сефия отпрянула, не вполне уверенная в том, что нужно делать. Юноша был уже рядом с ней. Он был выше ее и, вероятно, на год-два старше. Глядя широко раскрытыми глазами на тени деревьев, он обхватил свои плечи руками, словно не знал, куда их девать. Он был без рубашки, в разодранных штанах. Босыми ногами он осторожно ступал по земле. Юноша был истощен настолько, что ребра торчали из-под его кожи, и казался таким потерянным – судорожно сжимая локти, он ссутулился и молча озирался. Шрам на шее мягко светился в лунном свете.