Якушин выбрал высокую табуретку возле окна.
– Значит, ты из нашей школы?
– Да. В десятом.
– Понятно, – он уловил мою неловкость. – А Галина Станиславовна еще работает?
– Куда же она денется?
Мы замолчали. Я была готова сквозь землю провалиться оттого, что не умею изображать милое создание и трепать языком обо всем подряд.
– Ты-то хоть знал Кристину?
– Я ее и сейчас знаю.
– Ты прав. Все так перемешалось.
– Сам никак не привыкну. Только видел человека, болтал с ним, и тут такое.
Он встряхнул головой, словно прогоняя дурной сон, и мое сердце сжалось от болезненного фантомного воспоминания.
У него было такое лицо, что смотришь, смотришь и никак не можешь ухватить, в чем секрет. Вроде ничего особо выдающегося – обычное среднестатистическое лицо, но в то же время необыкновенно открытое и обаятельное.
Мое молчание Якушин воспринял по-своему.
– Послушай, если собираешься спрашивать, из-за чего Кристина это сделала и при чем тут ты, то это бесполезно. Я сам ничего не понимаю.
– Вы с ней встречались?
Вполне логичный вопрос, но он поморщился.
– Я живу на шестом этаже, прямо под ней. Наши родители дружат лет десять и вечно нас женят.
– Ясно.
– Мы вместе отмечали Новый год. Их семья и наша. Все было хорошо, нормально. Ничего странного или необычного.
– А как вообще это получилось? Ну, как она?.. Когда?
– Вечером первого января, часов в десять. Леша, мой брат, с женой только от нас уехали. Папа пошел проводить их до метро, а я понес Ворожцовым стулья. Один оказался из Кристинкиной комнаты. Тетя Надя только зашла к ней, и тут же обратно. Глаза безумные, судорожно пытается что-то сказать, но не может. Захожу в комнату, а там Кристина лежит на полу в полной отключке. Я пытался сразу ей желудок промыть, но моя мама начала вопить, чтобы я не занимался самодеятельностью, а дождался папу. Хотя потом врачи с «неотложки», подтвердили, что я правильно все делал. А тетя Надя все это время сидела на кровати и громко рыдала.
Невидящим взглядом Якушин смотрел перед собой.
– Знаешь, все происходило очень быстро и одновременно медленно, словно вечность тянулось.
Было видно, что ему хочется сказать что-то важное, ради чего он притащился сюда в январский холод и темноту. Морщился, ковырял угол стола, вздыхал и наконец с трудом выдавил:
– Я все время думаю, что мог бы ей помочь. Мог что-то сделать. Но не сделал.