– Ты, Ластов?
– Собственноручно.
– Удалось, наконец, продуться?
– Удалось. Послушай, Змеин: ведь работы твои в лаборатории Фрезениуса приближаются к концу?
– Даже кончились нынче.
– А! Значит завтра же можно в Швейцарию? Змеин с удивлением обернулся к приятелю.
– Сам же ты просил повременить? Или уже не надеешься взорвать банк?
– Не надеюсь. Madame Schmidt!
В соседней комнате задвигали стулом, и в дверях показалось добродушное лицо старухи.
– Вы звали меня, lieber Herr?
– Звал. Мы улепетываем завтра.
– Как? Уже завтра?
– Увы! Sch eiden thut weh! Aber was thun? – sprach Zeus[10]. Сделайте-ка расчетец, что мы вам задолжали.
II. Аркадский уголок. Две жажды: любви и воды
Если некоторыми сентименталистами изъявляется сожаление, что миновал золотой век молочных и медовых рек, что нет уже Аркадии, то весьма неосновательно: Швейцария – этот обетованный край; в ней не только потребляется непомерное количество молока и меду, но и самая природа, дикая и прекрасная, располагает лишь к аркадскому времяпрепровождению. В наиболее романтической местности Швейцарии – в Berner Oberland, около уютного Интерлакена, сгруппировался целый букет аркадских уголков, и один из благовоннейших цветов этого букета – Гисбах.
Застенчиво, как красная девица, не нуждающаяся в похвалах молодой красе своей, скрывается Гисбах от нескромных взглядов в своем таинственном царстве, так что, подъезжая к нему на пароходе по Бриенцскому озеру, вы только угадываете его близость – по глухому клокотанию падающих в озеро вод. В непосредственной близи вы различаете нижнюю часть его – пенистую массу, вырывающуюся из-под вековых хвойных деревьев. Взбираясь же вверх по обрывистому краю водопада, вы внезапно выходите на свет, в цветущую горную котловину, в собственную, сокровенную область Гисбаха и, как очарованный, не видите и не слышите вначале ничего, кроме самого водопада. С высоты более тысячи футов низвергается он с западного склона котловины почти стремглав. В нескольких местах небольшие уступы скал удерживают его буйный порыв; но, как бы негодуя на такое замедление, он с неистовым, глухим ревом разбрасывает по сторонам клубы серебристой пыли и, переведя таким образом дыхание, бросается еще с большею энергией в следующую пропасть. Сверху донизу одна непрерывная лента белоснежной пены, окаймляется он темно-зеленою стеною лесных гигантов. Там и сям легкие деревянные мостики, как шаловливые дети, осмелились перескочить бурный поток, но, оглушенные окружающим грохотом, так и замерли в воздухе и повисли над стремительною бездной.