И что делать? Молчать? Или попробовать как-то наладить контакт?
Эх, если бы я еще знала, какой была моя предшественница! Не
спросишь же напрямую у слуг или у этого самого опекуна. Хотя, в
любом случае, даже самые резкие изменения в поведении и характере
можно оправдать долгой комой и потерей памяти.
Не успела об этом подумать, как Давенпорт сделал шаг вперед и
спросил низким, лишенным эмоций голосом:
— Как ты себя чувствуешь, Изабелла?
— Неплохо, только вот ноги…
Я вздохнула, а опекун кивнул и сказал:
— Да, Штерн предупредил, что ты не можешь ходить, и ничего не
помнишь.
Мне достался острый внимательный взгляд, от которого захотелось
поежиться.
— Увы. Как ни старалась, я не смогла вспомнить ни вас, ни свое
прошлое, ни тетушку.
Я снова вздохнула, опустила голову, скрывая отсутствие таких
необходимых в этот момент слез, и судорожно стиснула руки.
— Это так… Так страшно, — всхлипнула дрожащим голосом, но тут же
засомневалась, а не переигрываю ли я? Что, если Белла не была
склонна к слезам? Да нет, вряд ли. С ее внешностью нежного
тепличного цветочка она наверняка легко могла заплакать от страха,
обиды или несправедливости.
— Ну, полно, полно, Белла, — в голосе Давенпорта послышались
более человечные нотки. — Перестань. Ты обязательно
поправишься.
— Вы уверены?
Опекун выглядел уже не таким замороженным. И в глазах эмоции
появились, вот только я не смогла разобрать, какие.
— Разумеется, — кивнул Давенпорт и достал из нагрудного кармана
золотые часы. — Доктор Штерн сказал, что это всего лишь вопрос
времени.
На бледном лице застыло странное выражение. Похоже, лорд пытался
ободряюще мне улыбнуться, но не слишком хорошо знал, как это
делается.
— Значит, ног ты не чувствуешь? — оставив неудавшуюся попытку,
спросил опекун, и уточнил: — До пояса?
— Почти.
— Что это значит?
Давенпорт прищурился.
— Ниже колен вообще ничего, выше — иногда что-то ощущаю, правда,
двигаться особо не могу.
— Ты позволишь?
Опекун убрал часы в карман, подошел ближе и также, как недавно
доктор Штерн, медленно провел рукой над моими укрытыми покрывалом
ногами. На его длинном лице появилось странно задумчивое выражение.
Казалось, Давенпорт к чему-то прислушивается. Время шло, в комнате
царила тишина, нарушаемая лишь тихим треском дров в камине, а
опекун все молчал, застыв надо мной неподвижным изваянием.