Пёс позволял трогать себя всего, тянул подбородок, подставляя шею и урча, потом падал на спину, подставляя лысое розовое пузо и похрюкивая, потом клапан энергии опять срывало, он переворачивался и пытался забодать Веру широким бульдожьим лбом и поцеловать мятым лицом, похожим одновременно на боксёра, амстафа и Сэмюэля Л. Джексона.
Брат Чи наблюдал это всё с печальной улыбкой буддиста, который смотрит на свой горящий храм, Вера соблазняюще кивнула ему на собачье пузо:
— Присоединяйся.
— Нет, спасибо, — вздохнул секретарь, осмотрел её лицо в слюнях и халат в шерсти, вздохнул ещё печальнее и схватился за голову, посмотрел на часы и схватился за голову ещё крепче, изображая рыдания. Вера мрачно вздохнула:
— Что?!
— Вас ждут в столовой на обед. Давно уже ждут.
— Ладно! Я уже почти закончила. Доглажу и пойду ещё раз мыться, не стони.
Он продолжил стонать, она продолжила гладить собаку и рассказывать, какой у Бутика шикарный попец, какое тёплое пузцо и какие мятые щёчки, прекрасные, как всё лучшее в мире, а то вдруг он не в курсе. Он был в курсе.
В какой-то момент Вера решила, что лимит исчерпан, обняла собаку на прощание и пошла смывать слюни, а пёс полез под стол доедать колбасу. Когда Вера вышла, он спокойно лежал под журнальным столиком, уложив подбородок на лапу, и только бровями в её сторону повёл — у него тоже лимит исчерпался, похоже. Секретарь что-то писал за столом, окинул Веру усталым взглядом и сказал:
— Я записал шута на пять, предварительно. Вас ждут в «Чёрном коте» на обед. Пойдёте?
— А у меня есть выбор? — изобразила натянутую улыбку Вера, брат Чи задумался, пожал плечами и сказал без особой уверенности:
— Если вы откажетесь, я доложу об этом, и вам... не знаю, либо подадут обед сюда, либо... как вы скажете. Можем в столовую на первом этаже пойти, только я должен сначала группу предупредить.
— Ладно, я пойду в «Кота», — махнула рукой Вера, у неё было столько эмоций за последние три часа, что она уже почти не помнила, как уходила отсюда с Рональдом.
Стоило об этом подумать, как в памяти всё вспыхнуло отчётливо, как на фото с выкрученной до предела контрастностью, она мысленным усилием освободила голову и решила, что не будет больше об этом думать, вообще не будет, от греха подальше. Стала преувеличенно внимательно рассматривать бумаги на столе секретаря, увидела там иероглифы, вспомнила про фестиваль, который вроде как перенесли, решила спросить: