– Сюжет, – сказал я. – А дочка?
– А дочке двадцать пять. И муж дома, в Белоруссии. И ей скучно. С мамой скучно, с мужем скучно. И тут я, веселый и ненавязчивый.
– Сюжет, – повторил я.
– Мы ездили в горы, – сообщил Роман. – Вернулись. Мама пошла на процедуры. Она мне пишет: зайди. Я зашел, она стоит в комбинезоне на голое тело – и надо только потянуть вниз молнию.
– Потянул? – спросил я.
Он улыбнулся. Довольный, что обманул.
– Нет. Я ей говорю: «Всё прекрасно, давайте вечером пойдем в кино. С мамой и Лешей».
– Пошли?
– Пошли. Леша с мамой в середине, мы по краям.
– Леша довольный, – сказал я, представляя себе это. – Платить за себя не надо, а культурная программа становится шире.
– Да, – обрадовался Роман. – Да! Но на следующий день она сама зашла в номер. Перед обедом. Мама плавала в бассейне, а она зашла. Я дал Леше денег, попросил занять нам в кафе столик и заказать мороженое и вел ждать там.
– И что? – спросил я.
– Да, – сказал он. – Была победа, и было ярко и красиво. А потом она говорит: «Можешь дать мне триста долларов до конца смены?»
– Дал?
Он покачал головой, улыбаясь.
– Я ей говорю: «Зачем триста долларов, которые надо возвращать? Лучше сто и возвращать не надо. Мне будет приятно, если подарок купишь себе ты, а не я, у кого вкус не всегда соответствует ожиданиям».
– Взяла? – спросил я.
– Взяла, – сказал он. – Конечно, взяла. Скромный подарок, от чистого сердца.
Мы помолчали. Без эмоций – просто потому что история кончилась.
– А ты стихотворение когда написал? – спросил я. – До или после?
– После, – сказал друг. – Конечно, после. «Вот вода, плещет волна. А вот луна, сияет одна».
Я посмотрел на него внимательно.
– А дальше?
– Дальше не помню, – посетовал Роман. – Надо сходить в гараж и открыть тайник.
– Короткие стихи легче запоминать, – сказал я. – Хочешь какое-нибудь прочту?
– Конечно, – сказал друг. – Вот только коньяк за твое здоровье выпью.
Он выпил. И попросил продолжить наш поэтический вечер.
Я сказал:
Я помню эти губы в мае,
И эти ноги в сентябре.
И эти слезы в декабре…
А память в январе – пустая.
Мы помолчали. Потом он сказал:
– Давай за Сережу!
И поднял бокал.
Я даже не спросил за какого. И так было ясно.