— Я немного не понял… Если твой отец и твой дядя родные братья,
то почему тебя записали в будущие командиры? Ведь по логике…
— У дяди Юзуфа только один сын. И две дочери, — быстро понял мой
вопрос Нассир. — Да и какая разница? Ну двоюродные, так ближе
кузенов родни и быть не может!
Я внимательно посмотрел на парня, который сейчас грел руки над
пламенем дозорного костерка, и в очередной раз убедился, что он не
лжет. Здесь, в Восточной Пресии, отношение к семье было совершенно
иное.
История Нассира многое объясняет. Он точно был из Аштонов,
потому что иначе произошедшее объяснить невозможно.
После легкого ужина остатками нашей с Отавией солонины, мы стали
готовиться ко сну. Для приличия я перехватил руки и ноги Нассира
ремнями, но сильно пережимать не стал. Я был уверен в том, что
осколки меня защитят. Тихо увести лошадей у него тоже не выйдет,
так что… Я чувствовал исходящее от Нассира любопытство. Оно было
сильнее всех прочих его чувств, а как только парень понял, что его
не собираются резать на части — понял там, в поле, когда я собрал
по кускам кость в его руке — любопытство захватило его целиком и
полностью.
— Слушай, — сказал я, когда мы оба уже улеглись и приготовились
засыпать, — а почему они поняли, что у меня в плену именно ты. Ведь
тебя не Урук зовут. Мне кажется, это даже не имя.
— Не имя, — согласился Нассир. — Это как… Титул. На древнем
гохринвийском. Так называют юношей, что идут обучаться ратному делу
для своих семей.
— И как переводится? — спросил я.
— Ученик, — ответил Нассир.
Это были последние слова, что мы сказали друг другу в тот
вечер.
Я проснулся посреди ночи, рывком, от накатывающего волнами
чувства тревоги. Сердце в груди колотилось, язык прилип к нёбу,
было трудно дышать. Над моей головой разверзлось темное, чужое
небо. Дозорный костер почти погас; из выкопанной ямы еле-еле
выбивался красный свет потухающих углей.
Между мной и Нассиром сидела темная скрюченная фигура. На
мгновение меня поразило сходство ее с Пустотой — не внешним видом,
но силой, энергией, ощущением при взгляде на нее. Протолкнув воздух
в грудь, я все же сделал вдох, моргнул, и наваждение пропало. Возле
умирающего костра сидел старик Йеши.
— Ты слишком самонадеян, юноша, — проскрипел экимиец,
подбрасывая в костер пару сухих веточек.