Интересуясь, о чем пишут заключенные нашей тюрьмы, ранее находившиеся в смертниках или даже все еще содержавшиеся в смертниках, я взялся за чтение, не подозревая, что два рассказа меня действительно «зацепят».
Первый был написан недурным стилем бывшим, если это уместно сказать, образованным мажором. Он не написал о своем деле ни слова. Весь его очерк являл собою краткое изложение его жизни до определенного момента. Он легко описал влиятельность своего отца в прошлом, не лгал и не преувеличивал, со слов тайцев, знающих историю, рассказал, как и кем он был убит и как через десятилетие после этого он оказался в смертниках и встретил в тюрьме убийцу своего отца. Драма. Жизнь.
Второй рассказ был написан бывшим полицейским, которого я помнил по смертникам. Он излагал все сухим, канцелярским слогом, как будто рапортуя, а потому четко и понятно. В его рассказе фигурировала личность, которую именовали «козел отпущения». В связи с тем его очерк так и назывался: «Scapegoat». Помимо невиновно казненного заключенного он упоминал знакомого мне человека, с которым я питался за одним столом.
После прочтения я задумался. Было над чем. Я понял, что именно умалчивал от меня этот человек. О чем он желал, но не смел поведать, и что именно силился объяснить полунамеками.
Меня осудили в ноябре 2003-го. Более года до этого я совершил преступление в городе Паттайя, за которое и был осужден на высшую меру наказания. На второй день после приговора, рано утром, я и два моих подельника были этапированы из паттайской тюрьмы Нонгпалай в тюрьму Банг-Кван города Нонтабури. Нас разделили по разным блокам. Их – в зоны осужденных со сроками, меня – к смертникам, в блок №1.
Среди интересных людей, волей судьбы оказавшихся, как и я сам, в редких условиях, я хотел бы выделить одного низкорослого щуплого тайца. Это был заключенный по имени Самарт, содержащийся со мной в одной камере. Как передали мне, он был осужден почти передо мной. Так и сказали:
– Да вот… перед тобой заехал.
На вид Самарту можно было дать около 30 лет, хотя ему шел сорок пятый год. Он был подтянут и не имел седых волос, а это обстоятельство говорило в пользу его, полагаю, здоровья. Но не физической, конечно, силы или выносливости, а здоровья тела от недугов. Когда я узнал его впоследствии ближе, подтвердилось, что он не курил, не пил и действительно не болел. По крайней мере, я не замечал его в очередях за выдаваемыми лекарствами и не слышал от него самого жалобы на нездоровье. С другой стороны, если меланхолию можно отнести к нездоровью духа, то да, иногда он пребывал в немой депрессии. Но опять же, кто не хандрил подавленностью или угнетенностью, да еще и в смертниках? Только мертвый.