У Андрея штрих мелкий, тонкий, невесомый, сходство выступает, как сгущающийся туман, контур пропадает в своеобразном сфумато, исчезающем, как дым – да, это в живописи, но и на карандашном рисунке надо суметь. У Нины – контрастная, размашистая манера; что-то она опаздывает сегодня, хипница… Алёша-мичман щурится, выверяет пропорции, штрих у него – сухой, точный. Угрюмый Павел экспериментирует со сферическим штрихом, потом подходит ко мне и пытается показать на моём рисунке, на икрах, на ягодицах: «…Вот у Дали так, эллипсами, вот так вот…», – я отгоняю его. Длинный бородатый Цветков старается не «воспарять», а приблизиться к фотографической точности; ушёл вот недавно из семьи, чтобы быт не мешал творчеству, устроился электромонтёром здесь, в Академии, получил доступ в каморку с инвентарём где-то под лестницей, поставил там мольберт – и счастлив! Кажется, и ночует там тайком…
Пожилой Иван Макарыч Панасюк умудряется передавать на бумаге женское тело в виде гипса, наверное, гипсовые головы, что мы рисовали на 2-м курсе, остались пределом его возможностей. Алёна, сама вся как акварель Бакста, отрешилась ото всего, ушла в затягивающую глубину белого листа… Путь от схемы – к творчеству – некое раздвоение сознания и действия – одна часть, рука, штрихует, сопоставляет, соизмеряет; другая – глаза, с изумлением наблюдает волшебство возникновения, всплывания изображения из глубины белого пространства, соткАние образа, – подобно тому, как из глубины всплывает русалка… Нет, точнее – как в фотопроявителе (если кто ещё помнит) постепенно проступает картинка, чёрно-белое изображение… Как в мареве пустыни – проступает и сгущается почти до осязаемости – мираж… Чудо творчества! На учебном рисунке? Да, говорит внутренний голос, да, на любом рисунке.
Кажется, прошло 10—15 минут, но звенит звонок, прошло 2 академических часа, 90 минут. Время – субстанция непостоянная, способно сжиматься и растягиваться… Натурщица накидывает халат, мы выходим в коридор и все как один утыкаемся носами в развешенные по стенам нам в назидание рисунки Рембрандта и Леонардо, в очередной раз пытаемся разгадать тайну их мастерства, постичь чудо возникновения изображения из ничего.
Павел бормочет, вращая кистью руки: «…наша аппаратура всегда с нами – глаз-рука, карандаш-бумага и что-то ещё…». Длинный Цветков договаривает: «что-то ещё – это акт творчества…». Андрей, задумчиво: «… акт творчества – это сублимация эротической энергии по Фрейду». Седой Панасюк топорщит усы: «…какой акт творчества? Рядовая обнажённая натура в очках…» Я еле удерживаю реплику, что, раз тебе, Макарыч, это не творчество – так вот гипс, а не живое тело у тебя и получается, но молчание – золото, зачем старика обижать. Он мечтает получить диплом и клянётся рисовать только пейзажики с берёзками, не посягая на портреты.