– Лена, соседка, не спала, ходила, шумела, включала свет, приставала с разговорами…
– Руся… – Виктор Сергеевич положил одну руку мне на колено и тут же ее снял. Спасибо трактору-снегоуборщику, который неторопливо выехал с боковой улицы и перегородил там путь. Виктору Сергеевичу пришлось объезжать его по встречной полосе.
Я тем временем незаметно отодвинулась к двери. Да, конечно, я целовалась с ним в танцевальном зале. Два года назад. И… мой тренер мне очень нравился. Нравится ли сейчас? Не знаю. Как будто внутри меня живут два разных человека. Это, наверно, как раз те люди, которые дают друг другу слово. Один смотрит на Виктора Сергеевича с удовольствием, разглядывает его губы, щеки, подбородок… Как-то волнуется от его прикосновений… А другой – сухой и прагматичный, говорит: «Нет уж, я отлично знаю все уловки Виктора Сергеевича, я отлично помню, как рыдала Вульфа, моя училка по рисованию, когда он ее бросил и полюбил кого-то еще. То ли меня и еще одну девушку, то ли одну меня…»
А я слушаю разговоры этих разных людей у себя в голове и принимаю среднее решение. Ни то, ни это. Иногда необходимость постоянных компромиссов приводит меня в уныние. На компромиссы приходится идти постоянно, каждый день. Или это закон нашего мира, один из самых главных, который почему-то никто не объясняет тебе? Или нам не объяснял, тем, кто рос не дома, не с родителями.
– Отец не звонил? – спросил Виктор Сергеевич. – Ни разу?
Я покачала головой. Все равно мне с моим биологическим отцом разговаривать не о чем. Пока я была маленькой, он приезжал два раза в детский дом и несколько раз звонил. Один раз даже прислал к Новому году посылку с конфетами и… телефоном. Телефон этот у меня давно украли, выхватили в электричке, когда я однажды решила съездить в Москву к маме на кладбище.
Но теперь… Да я и сама не стала бы с ним ни о чем разговаривать, потому что сейчас я понимаю, что он сделал. Если бы не он, я бы вернулась в нашу с мамой квартиру в восемнадцать лет, до которых мне осталось совсем немного. Но папа нашел способ и перевел эту квартиру на себя. И продал ее. Не знаю, как ему это удалось – то ли он подделал какие-то документы, то ли договорился как-то с опекой. Я решила, что, когда немного встану на ноги, хотя бы достигну совершеннолетия, я попробую вступить с ним в неравный бой, правил которого я не знаю. А пока, кроме безнадежности и растерянности, у меня этот вопрос не вызывает ничего.