—
Конечно! — восклицаю я тут же. — Это я могу пообещать запросто! Пустяки стоят
последними в списке моих приоритетов!
Мы
с папой смеемся и на душе опять поселяется привычная легкость. Так бывает после
каждого нашего разговора. Отец – мой лучший друг, и я без зазрения совести могу
признаться, что с ним готова обсуждать все на свете.
—
Папина дочка, — нежничает он, озвучивая мои мысли вслух.
Связь
начинает сбоить, и я трясу телефон, будто это как-то поможет.
—
Пап, плохо слышно, — печалюсь, потому что заканчивать разговор вовсе не
хочется.
—
Ничего, милая. Мне все равно уже пора убегать. Передам маме привет от тебя… И
еще…,
—
Па-а, я не слышу!
В
этот момент на душе вдруг становится пусто и как-то тревожно.
Я
впилась глазами в замирающий образ отца и зачем-то сделала фотку экрана. Зачем?
Ведь я и так могу в любое время ему позвонить. А наших с отцом фотографий в
телефоне хоть отбавляй.
Но
какое-то шестое чувство вдруг взбунтовалось, отдавая в душе ничем не
обоснованным страхом.
—
Пап, — я нахмурилась и сглотнула. — У вас ведь все хорошо?
—
Конечно, — пожал он плечом. — Все замечательно. В октябре с мамой поедем на
море. Путевку завтра пойду покупать.
—
Ладно, — вздохнула. — Пап, я очень тебя люблю. И маму. Вас обоих люблю.
—
И мы тебя любим, мил...я… Слыши…? Даш… Я…
Связь
окончательно обрывается, отображая на экране моего телефона застывший силуэт
папы.
Я
прикасаюсь к нему кончиком пальца и тихонько веду по родным очертаниям. По
морщинке между бровями, и таким добрым глазам. Даже целу́ю мелкую сетку гусиных
лапок возле лучистого взгляда. «Это от того, что он много смеется» - проносится
в голове. Папа так любит жизнь и почти никогда не вешает нос!
—
Я так скучаю по вам…, — тихо произношу, зная, что отец уже отключился и не
слышит меня.
Не
знала я лишь одного – он уже больше никогда ничего не услышит.
Тогда
я еще не догадывалась, что силуэт папы навечно застыл на экране моего телефона.
В
ту ночь отца застрелили, и увидеть его живым мне было уже не суждено.
***
—
О-о-о, ка-ак хорошо! — девушка в уборной огромного загородного коттеджа с
наслаждением скинула туфли на высоченной шпильке и принялась растирать руками
лодыжки.
Затем
бросает красноречивый взгляд на мои кеды:
—
Везет, — завистливо тянет она.
Беззлобно
ей улыбаюсь, поправляя макияж перед зеркалом.