Ледяными
руками я ощупываю свои колени, боясь вновь посмотреть на него.
Может
быть, показалось? Привиделось? Может быть, новый хозяин нашего центра просто
похож на него?
Но,
конечно же – нет.
Я
слишком хорошо помню «своего» Марка. Каждую черточку на его лице и каждую
мельчайшую родинку на его теле несмотря на то, что времени вместе нам было
отведено слишком мало. Все эти детали врезались в мою память острым кинжалом и
до сих пор терзают сердце больной занозой.
Кусаю
губу почти до крови, вслушиваясь в то, что говорит директриса:
—
… Но все мы взрослые люди, поэтому должны понять и принять намерение нового
руководства… Марк Артурович принял решение…
Все-таки
сокращение? Центр закрывают? О Господи, нет...
Голос
Зинаиды Петровны резко обрывает мужской баритон, от которого у меня мурашки
рассыпаются по всему телу:
—
Принял решение, что центру необходима новая жизнь, — произносит Дворецкий уверенным
тоном. По дружным рядам начинают шептаться.
—
Но… Вы ведь только что говорили…, — растерянно пытается вновь встрять
директриса. Марк осекает ее поднятой вверх рукой. В зале воцаряется тишина.
—
Мы расширим центр. Откроем несколько дополнительных платных секций. Выкупим
остальное помещение и сделаем полный ремонт.
—
Вы готовы все это спонсировать? — глаза Зинаиды Петровны стали похожи на
блюдца. Да и все наши, кажется, дышать забывали, внимая словам нового
руководства.
—
Подадим заявки на несколько государственных грантов. Сделаем из этого центра
лучший во всей области. К нам будут записывать детей за год вперед.
—
Но как же бесплатные секции? Не у всех есть возможность…, — раздался
разочарованный голос откуда-то сзади.
Марк
взял ровно секунду на размышления, а затем заявил:
—
Они будут работать так же, как раньше. С одними только платными секциями о гос.
помощи можно забыть, так что…
Его
прервали аплодисменты.
Речь
нового руководства так вдохновила коллег, что все без исключения рукоплескали,
смотря на Дворецкого, как на снизошедшее божество.
И
лишь я мечтала провалиться сквозь землю. Прямо здесь и сейчас. Только бы не
видеть больше синевы этих глаз, заставляющих вспомнить о чувствах, которые я
столько лет пыталась похоронить в завалах собственной памяти.
Дворецкий
немного склонил голову набок, призывая всех к тишине. Все так же высокомерно,
окинул собравшихся взглядом, и произнес: