Кроме того, во второй половине XIX века развивалась сеть железных дорог с центром в столице и организованная в соответствии с ее нуждами (Corbin 1997: 2872). Эта сеть – всего лишь один из примеров растущей централизации в период Второй империи (Ibid.). Транспортная система, будь то автомобили, поезда или самолеты, перенесла в XX век «звездообразную систему» (système étoilé), унаследованную от королевских дорог и сосредоточенную на Париже[8]: в начале 1990-х годов регион Иль-де-Франс привлекал «90 % государственного финансирования общественного транспорта» (Deyon 1992: 148). В этот же период он поглощал «70 % расходов министерства культуры» (Ibid.).
Усиление централизма, которое возвестила революция, означало также подчинение народа своей столице. Революция поместила Париж выше местных интересов, превратив его в пространство выражения, прославления и сакрализации идеи нации (Corbin 1997: 2862), о чем свидетельствуют многочисленные зрелищные мероприятия, проводимые в городе.
В 1888 году, к примеру, правительство Франции инициировало действо, призванное прославить республиканский дух, пригласив мэров всех коммун на пышный банкет в столицу (Ihl 1993: 7–14). Эта встреча, состоявшаяся в 1889 году, заставила газету Le Temps утверждать в августовском номере, что «ни разу после 14 июля 1790 года и ни в какой другой стране не видели подобного зрелища: целая нация собралась воедино в одном месте» (цит. по: Ibid.: 29). Более 20 000 мэров присутствовали на приеме в Большом дворце в 1900 году (Ibid.). В 2000 году Сенат Франции провел подобный банкет в Люксембургском саду Парижа: мэры французских коммун с супругами были приглашены на празднование Дня взятия Бастилии[9].
Оливье Иль полагает, что банкеты Третьей республики поддерживали легитимацию Парижа в качестве «привилегированного места собраний», и эта мысль применима и к мероприятию 2000 года (Ibid.: 31). Действительно, именно в Париже République, мыслимая как «единая и неделимая», прославляется и управляется (Deyon 1992: 34); единство и неделимость de facto оказываются синонимами сведения всей нации к ее столице. По мнению Иля, подобно торжествам, с 1880 года проводившимся в Париже 14 июля – и проводящимся до сих пор, причем ежегодный парад на Елисейских Полях систематически транслируется по телевидению, – банкеты означали дематериализацию Парижа (Ihl 1993: 28). Ибо подобные события способствовали превращению французской столицы, материального и эмпирического пространства, в символическую проекцию, выражающую сущность нации (Ibid.). Становясь символом, Париж помещался выше региональных приоритетов; Иль отмечает, что конструирование столицы как вместилища республиканского воображаемого и идентичности нации служило противовесом «привязанности к своей земле» (Ibid.).