Что сказать, охрана Люксембургского
дворца была поставлена хорошо, ограды высоки, людей полно, несмотря
на то, что и с Медичи их убыло изрядное число. Но в любом заборе
можно найти дырку, если, конечно, хорошенько поискать. А если
таковой не окажется, можно самолично ее проковырять.
От дворца до нужного мне адреса было
рукой подать, правда, мне пришлось изрядно поплутать по узким
улочкам, и все же через четверть часа я нашел нужный мне дом. Улица
По-де-Фер ничем не отличалась от сотен ей подобных: трех- и
четырехэтажные каменные домишки стоявшие впритык друг к другу.
Казалось, каждый пытается переплюнуть соседей в своем уродстве.
Повозка тут прошла бы, но с трудом. Я же двигался прямо по центру
улочки, наплевав, успеют ли прохожие отскочить с дороги или
нет.
На первом этаже дома, где жил
д'Артаньян, располагалось питейное заведение с весьма любопытной
вывеской «Папаша Джозеф», изображавшей жизнерадостного толстяка в
поварском колпаке.
У дома наискосок через перекресток на
кортах сидел какой-то тип и, приспустив штаны, испражнялся.
Парижане проходили мимо, не обращая на него ни малейшего внимания.
Тьфу на вас, Европа, мать вашу! Колыбель цивилизации!
Я привязал лошадь, надеясь, что ее не
сопрут, пока я нахожусь внутри, и зашел в помещение, сплошь
заставленное лавками и длинными столами. В дальнем углу прямо за
столом спали двое пьяниц, более посетителей не имелось.
Сам папаша Джозеф оказался далеко не
столь довольным жизнью, каким был нарисован на вывеске. Толстяк с
красным лицом, маленькими недобрыми глазками, в засаленном фартуке,
он вынырнул откуда-то из недр помещения и весьма недружелюбно
поинтересовался:
- Чего изволит господин?
- Хм… как вас там, папаша Джозеф, мне
сказали, что у вас квартирует господин д'Артаньян. Я желаю его
видеть!
- Квартирует, - подтвердил
трактирщик. - Он снимает комнату на втором этаже. В той стороне
лестница, подниметесь по ней и стучитесь в первую дверь. Он вроде
бы дома. И прошу напомнить ему, что он оплатил только одну неделю,
а нынче уже вторая подходит к концу!
Я резко схватил его за грудки и
притянул к себе. От папаши Джозефа разило чесноком и гнилыми
зубами. Рана в боку стрельнула болью, от этого я только сильнее
разозлился.
- Ты что это, мерзавец, решил, что я,
шевалье де Ла Русс, буду спрашивать у другого дворянина и
благородного человека о презренных деньгах? – и, видя, что моя
тирада произвела должное впечатление, добавил по-русски: - Тебе
пиздец!