"Ничего, - сказал я себе, - это временная слабость. Пройдёт.
Человек ко всему привыкает и живёт в любых условиях. Нечего ныть и
жаловаться. Могло быть много хуже. Хоть в мужика попал, а не
Наталью Гончарову, например. Во была бы ситуация. Или в собаку. Или
просто умер. Нельзя раскисать."
- Жениться тебе надо, сын Афанасиевич.
- Вы сговорились, Александр Сергеевич?
- С кем? Ничуть. По тебе всё видно, я все-таки разбираюсь в
людях. Тоскуешь. Это, Стёпушка, оттого, что жены у тебя нет.
- Вам виднее. - вежливо заметил я.
- И не возьмёшь ведь крестьянку, ясное дело. Куда такому молодцу
баба деревенская. Тебе подавай нечто особенное. Да, задачка.
Я так же вежливо промолчал. Приехав и поднявшись в квартиру
Пушкиных, мы увидели что-то напоминающее растревоженный улей.
Прислуга, чья численность утроилась по сравнению с осенью, изо всех
сил изображала бурную деятельность. Всё эти Марфы и Параши с
Иванами хлопотливо носили мебель, картины, вазы, мыли полы,
покрикивали друг на друга, толкались.
- Готовитесь к параду, Александр Сергеевич? Командовать которым
будете вы?
- Да, что-то в этом роде. - с нотками смущения отозвался
Пушкин.
Наталья Николаевна встретила нас с присущим ей жизнелюбием.
Каким-то образом она прекрасно ориентировалась в творившемся кругом
хаосе, твёрдо указывая что и куда нести, что кому делать и
выглядела очень довольной. Решив, что от добра добра не ищут, мы
прошли в кабинет Пушкина. Там он показал мне записку, полученную
вместе с шампанским.
- Это не мой почерк, - вынес я вердикт, хорошенько рассмотрев
бумагу, - и стилистика не моя. Странно, что такой человек как вы не
понял это сразу.
- Да, текст показался странным.
- Только показался? "Уважаемый Герой России и Спаситель
Императора, ваш ничтожный холоп спешит сложить к вашим ногам это
презренное вино, дабы вы имели достойную вас возможность напоить им
тех кто покажется вам достоин поздравить вас с повышением", -
прочёл я начало вслух. - какое-то издевательство, а не письмо.
- Гхм.
- Нет, действительно черт знает что. Как вы могли допустить, что
подобное могло выйти из-под моего пера?
Пушкин смутился ещё больше.
- Не обижайся, Степан.
- Не обижаюсь, просто недоумеваю. Как?
- Подумал, что ты так шутишь, - развёл руками поэт, - разве это
невозможно? Ты ведь все время шутишь, Степан, отчего бы и не
подумать?