Казалось
бы, женись и всё. Невест для небедного симпатичного молодого
мужчины полным-полно вокруг. Но не могу переступить через себя.
Встречаться и жить с кем-то кроме Виталины? В уме не укладывается
подобный расклад. Считаю, что предам любимую и дочь, если поступлю
подобным образом.
Клава
громко прихлебывает, делая крупные глотки какао.
- Не
торопись, а то обольешься.
Из-за
огромной желтой чашки едва видно карие глазенки, глядящие на меня с
обожанием.
Тру
собственные глаза, в них будто песок насыпали. Всю ночь работал за
компьютером и теперь расплачиваюсь за это зрением. Если так дальше
пойдет, скоро очки надену, или хуже того, не смогу достаточно
зарабатывать, чтобы папина дочка ни в чем не нуждалась.
Клава
допивает какао, спрыгивает с ярко - зеленого стульчика.
- Пойдем,
- пищит требовательно. Бежит впереди меня в коридор. Гляжу в ее
радостный светлый затылок, и на душе становится легче.
Всегда
проще смотреть дочери в спину, а не в ясные глаза. Так я ощущаю
вину за потерю Виталины и ее смерть менее остро, чем, когда
встречаюсь с доверчивыми глазами ребенка, недоумевающими, почему у
всех детей есть мамы, а у нас нет.
Боль
тупая и ноющая, с ней мне приходится жить днем.
А по
ночам, когда Клава засыпает в собственной сиреневой уютной
спаленке, окруженная игрушками и дорогими ее сердечку вещицами, вою
как одинокий волк.
Редко
удается уснуть сразу. Только в те дни, когда устаю физически после
нескольких суток, проведенных за компьютером. Вот и вчера ночью
снова скрутило жгутом и рвало душу на части до самого утра, пока я
не вымотался и не вырубился.
Берем
рюкзак с вещами, выходим на улицу. Во дворе тихо и спокойно. Всё
прекрасно в нашей жизни, не считая того, что до сих пор боюсь
вернуться домой в Россию, так и живем с дочкой на
чужбине.
Я не
жалуюсь, мы живем в русской общине. Работаю программистом, получаю
хорошие деньги.
Но иногда
душа ноет так сильно, что я понимаю лекарство одно – вернуться
домой. Хочется плюнуть на все страхи, рискнуть, купить билет на
самолет. Хотя бы до Москвы.
Но один и
тот же вопрос убивает мою решительность на корню.
Что если
те люди до сих пор ищут игру? Тогда моей дочери грозит
опасность?
Я не имею
права рисковать ею. Она всё, что у меня есть. Она живое
воспоминание о той, которую любил. Она ее продолжение.