С этого дня начался мой рост наверх. Правая рука босса, одним движением казнящая и милующая. Более серьёзные дела, более элитные шлюхи, и ещё больше повёрнутости на Веронике. Она стала моим допингом, моим наркотиком, за которым я продолжал следить исподтишка. Лебёдушка расцветала, хорошела каждый день, оформляясь в сногсшибательную девушку. Только мой образ жизни исключал чистоту. Держался в стороне, отталкивая от себя развратными действиями и жестокостью. Знал. Всегда знал, что она запала на меня, поэтому с удвоенной силой огораживал от своей грязи.
Один раз не удержался, когда узнал, что она уезжает в Москву. Сделал всё, чтобы попасть в поход, организованный бывшим другом. Хотел в последний раз насмотреться, надышаться общим воздухом, погреться в её тепле. Посмотрел. Подышал. Не смог взять себя в руки, увидев обнажённой на краю реки. Высоко стоящая грудь с тёмными вершинками, съёжившимися от утренней прохлады, впалый живот с проступающим косыми мышцами, округлые бёдра и упругая попка, спрятанная в простые трусики, и огромные глаза на пол-лица, в которых отражался весь мир. Мой мир, который вот-вот должен был развалиться.
Прошло почти три года, а руки до сих пор помнят мягкость кожи, пружинистость груди, плотность горошинки, венчающей шоколадную ареолу. В ушах до сих пор перекатывает её тихий стон, а член никогда не чувствовал ничего лучше, чем её прохладная рука, несмело дрочащая по всей длине.
Испугал. Заставил в ужасе бежать. Понадеялся получить излечение в её отсутствии. Худшие два с половиной года. Сходил с ума от мысли, что мою малышку трахает какой-нибудь мудак. С трудом контролируемая злость, ненависть ко всему живому, оказались мощным двигателем к власти. Всё случилось само собой. Проституция, оружие, крышевание бизнеса, рейдерские захваты. С этим я мириться привык, а когда босс решил распространять наркоту в учебных заведениях и клубах, где развлекаются подростки… Пришлось вырезать всю верхушку и занять освободившееся место, взяв в теневое управление город. Руки по локоть в крови, безграничная власть и шрам на щеке, оставленный в ночь зачистки на память.
Болезнь утихала, оставляя тоску и щемящую боль в груди. Добрее к шлюхам не стал, продолжая драть их по - жёсткому, а злость к окружающим научился держать под контролем. Марат говорит, что я разожрался и размяк, но это он позволяет себе только наедине, и то, когда я расслаблен и доволен результатами работы.