А особняк, оставшийся без присмотра, потихоньку разваливался и
приходил в упадок. В конце девяностых объявился потомок рода
Голубевых с документами, в которых черным по белому было написано,
что земля и дом теперь принадлежат ему. Он привел в порядок родовое
гнездо, и стал приезжать сюда пару раз в год. Все остальное время
усадьба пустовала, но иногда там устраивали мероприятия вроде
Лелькиной выставки.
Мы с Борисом нарочно приехали чуточку раньше, пока Лелькины
потенциальные клиенты не заявились смотреть на художественные
пятна.
- Аська, - Лелька, помогая мне вылезти из машины, довольно
зацокал, - выглядишь роскошно. Знаешь, ты очень впишешься в
обстановку... Слушай, - он умоляюще взглянул на меня, - а может ты
все же немножко пообщаешься с гостями, а? Ну, очень уж у тебя вид
подходящий!
Я рассмеялась и крутанулась на месте, позволяя рассмотреть себя
со всех сторон. Да, Лелька был прав. Фасон моего платья полностью
был скопирован с нарядов девятнадцатого века. Именно о нем и
говорил Борис, когда уговаривал меня поехать на выставку.
- Нет уж, - он подошел и легким, почти незаметным движением,
заключил меня в объятия и с улыбкой взглянул на Лельку, - даже не
надейся. Мы обещали оставить ее в покое, чтобы она могла спокойно
побродить по дому. А ты знаешь, приятель, я свое слово держу. - Он
подмигнул мне и, подхватив под локоток, повел к высокой мраморной
лестнице парадного входа.
- Спасибо, - улыбнулась я Борису.
- Пожалуйста, - кивнул он. А потом добавил тихо, - ты же знаешь,
Ась, ради тебя я готов на все. Даже на то, чего старательно избегал
всю свою жизнь...
Я ничего не ответила, только сильнее сжала его руку. Мне было
понятно, о чем он говорит. Так получилось, что мы оба, дожив до
сорока с гаком лет, так и не обзавелись семьей. А сейчас, через год
после нашей встречи я впервые в жизни была уверена, что хочу
провести всю свою жизнь с этим человеком. И, судя по всему, он
тоже... в груди сладко замерло.
Лелькины «картины» встречали нас буквально с порога. Они висели
в простенках между высокими витражными окнами просторного фойе,
стояли на подставках вдоль стен, прикрывая от гостей хозяйские
диваны, столики и кресла. Все же я зря наговаривала на друга
детства. Вкус у Лельки был отменный. Несмотря на нелепый по своей
сути вид, художественные пятна соуса и горчицы непостижимым образом
вписывались в интерьер. И я поняла, почему Лелькины покупатели
приезжали к нему снова. Мне даже захотелось пройти и посмотреть
картины. Но вокруг них щебетали и восторженно попискивали
длинноногие молодые студентки художественного колледжа в коротких,
на грани приличия, мини-платьях в облипку. Рядом с ними в свои
сорок, да еще в наряде из позапрошлого века, я буду выглядеть
выжившей из ума старухой, пропахшей нафталином.