- О том, Женевьева Ивановна, вам лучше спросить Ульяну
Арсентьевну, та вернее скажет.
Уж конечно, та всё про всех знает. Я и спросила – вечерком,
когда они с Платоном Александровичем заглянули на огонёк по
обыкновению.
- У-у-у, да, там была целая история, - засверкала глазами
Ульяна. – Егорка, как я понимаю, Дарёну обхаживал, и она вроде бы
не против была, да вот отправился он в лето торговать, сказал –
осенью вернусь, посватаюсь. А он у нас из первых парней был, из
самых отчаянных. Доберусь туда, куда никто не доберётся, значит. На
гору заберусь, звезду с неба достану. Да вот не вернулся, далеко
забрался, не смог выбраться до весны, да куда там до весны, до
лета. Домой воротился уже по траве да цветочкам, на Троицу, что ли,
никак не раньше. Его уж и не ждали, думали – всё, не воротится. На
дом пустой со значением поглядывали. А Дарёна ж у нас сирота, жила
в людях, люди-то её и выставили. Бабка Аксинья сказала – всё, нет
его, и ждать нечего. Иди за того, кто есть. А Валерьян понимал, что
нужно держать себя, иначе не видать ему Дарёны, как своих ушей, вот
и ходил чист и свеж, и баней не брезговал, и рыбачить выходил
исправно, и с уловом возвращался – всё, как надо, в общем. А про
то, что он убивец, знал только отец Вольдемар, но молчал – тайна,
мол, исповеди. Раскаялся, так глядишь, и исправится. Вот и выдали
Дарёнку. На Красную горку свадьбу сыграли, а на Троицу и Егор
воротился с дарами богатыми. Как узнал – дары те в воду бросил,
морю-батюшке подарил. Запил крепко на неделю, а потом поднял парус
– и был таков. С тех пор в Поворотнице только зимовал, возвращался
одним из последних, отбывал первым, стоило только-только льду
сойти.
- Ага, а теперь, значит, и он свободен, и она тоже.
- Воистину так, - Ульяна широко улыбнулась. – Ничего, погоди, я
думаю – сладится у них. А не сладится – ну, поможем, чтоб
сладилось.
Это хорошо, Дарёна ещё молодая совсем, нечего ей в чужих людях
всю жизнь. Нужно пробовать своё, и вдруг то своё окажется не таким,
как в первый раз? Не все же таковы, как покойный Валерьян?
Но пока Егор держал себя, как добрый сосед, приходил, спрашивал,
не нужно ли чего. А однажды пришёл и попросил меня о приватном
разговоре.
Я уже подумала – неужто оно? Но оказалось – о нет, совсем
другое.
- Женевьева Ивановна, я тут слышал, вы пускали к себе на постой,
- сказал он. – У меня есть пара человечков, надёжные и достойные,
их бы дня на три. Не обидят, помогут, чем надо, и заплатим честь по
чести.