Свист прекратился, и он громко захлопал в ладоши. Эхо разнеслось под сводами дома и задребезжало у меня в ушах.
– Браво. Какой прекрасный подарок на День рождения. Позвольте присоединиться к поздравлениям невест…ке.
Зловещая, гробовая тишина все еще висела в воздухе и дребезжала мягкими, вкрадчивыми нотами в его бархатном голосе. Я была близка к обмороку и вцепилась в руку сына. Я понимала, что давлю ему пальцы, но ничего не могла с собой поделать. Я смотрела на лицо Сальваторе и задыхалась. Сколько раз думала об этой встрече, представляла ее себе, но и на секунду не приблизилась к реальным ощущениям, которые испытывала сейчас, пожирая его лицо, его фигуру, его всего. Изменился. Пятнадцать лет поставили отпечаток на нем, поцеловали седыми ниточками его виски, пролегли морщинками в уголках глаз, спрятались в сильном подбородке, под аккуратной щетиной, отразились в его фигуре. Он стал мощнее, больше…и намного опаснее. Я эту опасность ощутила каждой мурашкой на своем теле. Эту матерость, эту глубину чудовищной бездны, которая засасывала всех окружающих адской харизмой. ОН поработил каждого одним лишь взглядом своих дьявольских черных глаз, в которых отразилась мрачная тень прошедших лет, как осадок из пепла на дне сгоревшего абсента.
И этот осадок подходил ему, добавлял шарма и красоты. Черной, тяжелой, той, от которой больно дышать и хочется стать на колени. Волк превратился в опасного, дикого, заматеревшего зверя. И мне отчего-то стало жутко. За себя, за Чезаре и за Марко. Потому что я видела на дне этих глаз темноту, заволакивающую, злую темноту, и в ней притаилось чудовище, которое вернулось, чтобы сожрать нас всех.
– Кто…кто это, мама?
Тихий шепот Чезаре, но его, казалось, услыхали все присутствующие.
– Ооо, я так ошарашил твою мать и своего брата, что они проглотили языки и не могут меня представить племяннику. Я – Сальваторе ди Мартелли, малыш, я – твой дядя. Вернулся из далекого путешествия и поспешил к самым дорогим мне людям, которые так меня ждали.
Сказал с издевкой, не прекращая смотреть мне в глаза и не прекращая улыбаться. И эта улыбка была невыносимой, адской, чудовищной.
– Ну что ты так оторопел, братишка. Это же я. Твой Паук. Твой старший брат. Иди обними меня! Или ты не рад мне?