– И все же… почему-то… три раза за последние два года ты оказывался лицом к лицу с вооруженным психом… в трех разных ситуациях. И каждый раз – на волосок от смерти.
Он промолчал.
Она печально глядела куда-то за пруд.
– Неправильная какая-то картина получается.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы ответить.
– Думаешь, я ищу смерти?
– А ты ищешь?
– Ну разумеется, нет.
Она все так же смотрела прямо перед собой.
На лугу и в лесах на склоне холма за прудом уже начинало темнеть. Золотые пятна крестовника и лавандовые стрелки гадючьего лука уже выцвели, посерели. Мадлен зябко передернулась, застегнула молнию ветровки до подбородка и сложила руки на груди, крепко прижимая к себе локти.
Они долго сидели молча. Разговор словно бы зашел в тупик, покатился под уклон, и неясно было, как выкарабкаться.
Когда посередине пруда замерцало пятнышко дрожащего серебристого света – отражение луны, как раз выбившейся в просвет между туч, – из глубины лесов за скамьей донесся звук, от которого волоски на руках у Гурни встали дыбом, – пронзительная, заунывная нота, вопль нечеловеческого отчаяния.
– Что за…
– Я такое уже слышала, – с легкой тревогой в голосе промолвила Мадлен. – С разных сторон, ночь на ночь не приходится.
Гурни выждал, прислушиваясь. Минуту спустя крик повторился – нездешний, тоскливый.
– Наверное, сова, – сказал Гурни без малейших оснований для этого вывода.
Он не стал говорить, что для него это прозвучало криком заблудившегося ребенка.
Было уже за полночь, а Гурни все так и не удавалось уснуть – как будто он выпил пять-шесть чашек кофе.
Луна, ненадолго выглянувшая над прудом, исчезла за толщей облаков. Оба окна наверху были открыты, впуская в комнату сырой холодок. Темнота и липнущий к коже влажный воздух обволакивали, точно коконом, исподволь навевали сосущую клаустрофобию. В этом тесном, гнетущем пространстве невозможно было отгонять прочь неуютные мысли о временно отложенном, но вряд ли законченном разговоре с Мадлен про его тягу к смерти. Однако мысли эти были напрасны и не приводили ни к каким выводам. От разочарования Гурни решил вылезти из постели и подождать, пока глаза не начнут слипаться сами собой.
Поднявшись, он на ощупь пробрался к креслу, на котором оставил штаны и рубашку.
– Раз уж ты встал, закрой окна наверху.