Я сам себе судья - страница 16
Со мной в армии такая история произошла. Я закончил школу сержантского состава, но меня разжаловали. Я охранял пороховой склад и заснул. И меня посадили на гауптвахту на пять суток. Когда я подметал караульное помещение, мимо забора проходил один сержант и говорит: «Так тебе и надо». А я вел самодеятельность, пел солистом, и исполнял песню «Мама, что на свете тебя милее». И этот маленький сержантик говорит: «Это тебе не «Маму» петь». Ну, я психанул и врезал ему. Мне к пяти суткам добавили еще десять суток. А Петр Мордасов уже требовал, чтобы меня немедленно отправили в распоряжение ансамбля. И тогда в части сказали: «Ах, так? Разжалуйте Кабзона до рядового, и пускай катится к черту». И меня разжаловали…
В конце концов, я прибыл в Тбилиси и впервые запел в профессиональном ансамбле. Тут-то мне и дали понять, чем должен я заниматься в жизни, и как можно совершенствоваться в этом деле.
Я тогда стал впервые задумываться о том, что хотел бы петь на сцене. С этим я пришел за советом к маме, и она осторожно сказала: «Сыночек, ты же знаешь, что ты в Москве все равно не поступишь без блата, и денег у нас нет, но ты попробуй». И я решил попробовать.
Когда вернулся после армии в Днепропетровск, все домашние готовились к тому, что я поеду по распределению на буровую в Воркуту, а я заявил, что хочу в Москву, учиться. У братьев шок: все надеялись, что я буду работать, помогать семье, а я опять учиться вздумал. Тоже артист нашелся! Все уже так устали от нищеты! «У тебя же диплом! Зарабатывай деньги, мы тебя для чего учили?» – пытались меня урезонить. Но я решил твердо – в Москву!
Кстати, тогда только Батя промолчал. Потом сказал: «Сынок, ты уже взрослый и поступай, как считаешь нужным!» А мама заплакала: «Сынуля, надо же…»
Здесь, уважаемый читатель, я прервусь, чтобы сделать примечание. Дело в том, что в армию я ушел в весе 70 кг, а возвратился с весом 90. Я жутко окреп. Продолжал заниматься спортом и был физически здоровым невероятно. Но вопрос был в другом: из одежды-то я вырос, а покупать новую было не на что. Поэтому я по-прежнему вынужден был ходить в военной форме. В форме поехал я и в Москву. Но не потому, что хотел вызвать снисхождение экзаменаторов или жалость приемной комиссии, а потому, что, правда, нечего было надеть. Вот поэтому и заплакала мама моя.