Ужинали молча, жена заснула быстро, громко захрапев.
– У-у-у-у, трактор, – зло подумал Борис Павлович и ушел спать в другую комнату.
Сон не шел, раньше можно было с кумом вечер скоротать в гараже, но после смерти Владимира кум перестал с ним общаться. Сын служил в военизированной охране и погиб при исполнении. Хоронили Вову с почестями, с траурными речами, с почетным караулом. За поминальным столом надо было что-то сказать. Борис Павлович пришел с Лидой, долго нес какую-то ахинею о несправедливости судьбы, об отцовском горе и даже выдавил слезу. Присутствующие слушали его с кривыми усмешками. Когда он сел, Лида толкнула его локтем: – Какого ты разошелся, слезу пустил? – Вот тогда кум и вскипел, обругал Бориса Павловича и Лиду последними словами и выгнал из-за стола.
Даже на смерти сына папаша успел нажиться, быстро подсуетился и оформил себе пенсию за потерю кормильца и льготы на коммунальные услуги. Оставалась страховка, приличная сумма, но получить ее могли только вместе оба родителя. Тогда впервые пришел к Тамаре бывший муж выяснить, почему не оформляет страховку. Убитая горем женщина глянула на него с ненавистью и прокричала: – Страховка, чтобы тебе половина досталась? – и разорвала документ.
Сон не шел, мысли о потерянных деньгах не давали покоя. Борис Павлович пошел на кухню и заварил чай. За окном хулиганил ветер, в квартире было тепло и уютно.
– Не везло мне с женами. Завтра поставлю условия Лидке – если операцию за свои сделаю, пусть мне купит спиннинг, японский! – и с этой идеей пошел спать.
Старый вагон, скрипя своими многократно крашеными бортами, не спеша катил за дизельным локомотивом. Своими мутными, давно не открывающимися окнами смотрел на проплывающие пейзажи, которые он видел каждый день и грустил. Да, вагон умел грустить, он имел память, он даже умел читать людские мысли, откуда и черпал информацию об окружающем мире. Вагон был старый и мысли у него были, как у старика, грустные и ворчливые. Пригородный маршрут, на котором доживал свой век ветеран пассажирских перевозок, был длиной около шестидесяти километров, и каждый день, скрипя и трясясь, возил он людей из города и обратно. У вагона даже было имя – «Мягкий», так когда-то было написано в его техническом паспорте, и его писали в проданных билетах, но это было давно…