Я схватил листок бумаги, поднёс к глазам и прочитал написанную
крупными печатными буквами фразу: «Ночные прогулки врѣднъ для
здоровья».
Ну вот всё и раскрылось. Кинжал — не орудие убийства, с перепугу
забытое на месте преступления убийцей-дилетантом, а послание.
Своего рода демонстрация силы.
От кого? А вот это ещё предстоит выяснить.
Жорж Юсупов был на собрании, Рабиндранат — тоже. Тот, кто хочет
меня убить и устраивает покушения... тот пытается меня именно
убить, а не напугать. Кинжал однозначно оставил кто-то другой — в
качестве предостережения, чтобы я не вмешивался. А то хуже будет —
как-то так.
Значит, этот кто-то знает, что я знаю о заговоре? Предположим. И
пытается меня запугать...
Впрочем, стоп. О каком заговоре вообще речь? Всё, что я видел и
слышал — на данном этапе группа подростков, ведущих смелые
разговоры о политике, и ничего больше. Что-то серьёзное там созреет
ещё ой как нескоро. Уверен, что это понимают и все участники
процесса. А кинжал — предостережение мне, такому же не в меру
ретивому подростку. Кто-то мог заметить меня — следящего за
выходящим из корпуса Юсуповым. И решил припугнуть чересчур
любопытного аристократика.
Вывод?.. Всё тот же. Нужно быть осторожнее. То, что я не заметил
слежки за собой, не означает, что её не было. А ещё — непременно
нужно выяснить, кто нанёс мне визит этой ночью. Какие бы игры ни
велись, а входить в моё жилище можно лишь по моему приглашению.
Иначе грянут последствия, и я гарантирую, что они будут
неприятными. В первую очередь, для визитёра...
Я сжёг записку, пепел выбросил в окно. Встал на стол, заглянул
через перегородку. Вполне возможно, этим путём злоумышленник ко мне
и проник.
Мишель был жив и здоров, спал, лёжа на животе, с раскрытым ртом,
а правая его рука свисала до пола.
Может, он? Если втюрился в Полли, то вполне может рассматривать
меня как врага. Но пырнуть среди ночи «куклу», оставив
предупреждение?.. Нет, ерунда. Не складывается. Мишель скорее
вызвал бы меня на дуэль, честно и открыто. А вот тот, кто был у
меня в комнате, предпочитает скрывать лицо. Хотя, несмотря на это,
оставил приметный кинжал с гербом... Странно это всё. Очень
странно.
Спустившись со стола, я лёг в постель и прикрыл глаза. Уже в
полусне меня посетила светлая мысль: а почему я, собственно,
приписываю своему противнику холодный ум и трезвый расчёт? Если это
был кто-то из курсантов, то ему, как и мне-нынешнему, лет
шестнадцать-семнадцать. Сначала оставил кинжал — рисуясь, для
пущего эффекта, а сейчас одумался. Волосы на себе рвёт и локти
кусает, уже тридцать раз пожалел о своём поступке...