- Земля тебе пухом, и с воскресением!
Он опять присосался и осушил бы жидкость до половины, но я отнял
алкоголь, закрыл бутылку, отставил ее и помог Данте сесть за стол.
Штука была крепкая, это чувствовалось по запаху, и было видно по
моему другу, который мгновенно окосел.
- У-у-у-у-у, нет, не хочу! – Брыкался он, пока я его усаживал. –
Че за?.. Ну мля-а-а-а-а-а, не хочу… Хм… Брр-р-р… Бяка… Какина бяка…
Не хочу так… Злой ты… Злой и жестокий… - Я отошел, поставил бутылку
подальше на стол. – Мы-то думали помер… а он такой… эффектный весь…
А она ведь плакала… сильно плакала… Кричала даже. – Я резко
оглянулся. Данте смотрел прямо, сжимая кулаки. – И я плакал… оба
плакали… но она громче… вот так вот. – Он посмотрел на меня своими
чистыми, светло-серыми глазами. – Может быть и правда, мир?
- Мир? – Это слово вызвало у меня грустную усмешку. –
Нарисованный в мечтах и не имеющий ничего общего с реальностью.
- И рассыплется в пыль, только хлопни в ладони, нарисованный мир
на истлевшем картоне… - Данте тихим голосом пропел эти слова. –
Классная песня. Со смыслом. – Он поднял на меня лицо. – Поговори с
ней. Прям сегодня, утром. Я серьезно.
- Хорошо. – Я растерянно кивнул. – Поговорю.
- Я серьезно! – Куда делся весь хмель???
- Я понял.
- Точно?
- Точно.
- Сто пудов?
- Да блин!..
- Окей, верю. – Данте потянулся, расправил плечи. – А теперь
давай, доставай свои читерские хлеборезки – дядя Данте сильно
проголодался!
Каждый автор, плохой или хороший, так или иначе пишет о людях.
Вернее, о судьбах людей. Один из величайших писателей Эрих Мария
Ремарк не исключение. Судьбы его героев, как правило, далеко не
всегда были радужными. Но еще, несмотря на всю казалось бы
очевидную тоскливую безысходность, которой пропитаны его
произведения, еще Ремарк писал… он писал о Любви. Такой Любви,
которой кажется нет, которую кажется никогда и нигде не встретишь,
кроме хранителей слез, мечтаний, фантазий, а так же всех душевных
истязаний писателей – книг. А я вот верю, что встретить можно… А
еще Ремарк писал о Дружбе. Да, именно Дружбе с большой буквы, такой
же на вид редкой, как и ремарковская Любовь.
Может быть, все это было простым воодушевлением и адреналином от
бессонницы, но мне казалось, что эта ночь была наполнена поистине
ремарковской атмосферой! До самого рассвета, крутясь возле трех
стареньких электроплит, мы с Данте, подшучивая друг над другом,
готовили оленину. Мы ее отбивали, резали на стейки, тушили, жарили
и варили на ней гречневый суп. Разделывая тушу мы ржали как
школьники, стебались, перекидывались кусками мяса и посудой как
заправские шеф-повара, роняли все на пол и со смехом отправлялись
мыть. Это было нереально круто! И я верил, да я верил, что и
дружба, о которой я мечтал всю свою крохотную жизнь, все-таки может
быть! Наверное, может быть!