[5] Усир
(Осирис) — бог возрождения, царь загробного мира в древнеегипетской
мифологии и судья душ усопших.
[6] В
Древнем Египте считалось, что фараон после смерти становится
Осирисом.
Она влетела в собственные покои, едва
не уронив медный треножник. Разъяренная и раскрасневшаяся, Великая
царица метала молнии из глаз, подобно самой
Сехмет[1]. Сененмут сразу понял, что
разговор с Джехутимесу ничем хорошим не закончился.
Не глядя в его сторону, Хатшепсут,
молча, прошла вперед и оперлась о стену с антилопами. Он отчетливо
слышал ее глубокое дыхание. Блики от пламени из треножника играли
на его встревоженном лице. Закинув руки за голову, зодчий лежал на
постели и внимательно наблюдал за царицей. Та продолжала смотреть в
пустоту, глубоко вдыхая прохладный воздух. В свете огня ее силуэт в
облегающем платье ярко контрастировал с ночной темнотой.
«Надо быть настороже сегодня. Она
явно не в духе».
Облизав пересохшие губы, он тихо
спросил:
— Пиво будешь?
Она ответила не сразу, какое-то время
храня молчание. Где-то в небе раздался пронзительный вопль
сипухи[2], и он совсем не прибавил
зодчему настроения. Треск от огня, всегда такой умиротворяющий,
сейчас не производил никакого впечатления. Когда же с уст Хатшепсут
сорвался ответ, в нем прозвучало столько металла, что можно было
джет[3] резать.
— Да, пожалуйста.
— Сладкое?
— Нет. Хочу покрепче.
— Уверена?
— Покрепче! — злобно повторила
она.
— Хорошо-хорошо, госпожа моя!
Он сел и поднял с пола еще один
кувшин. Из него шел запах фиников.
Наполняя алебастровые кубки, Сененмут
поинтересовался:
— Аа-Хепер-Ен-Ра явил свою волю?
— Да, — сухо бросила она.
Зодчий уже догадался, но, все же,
рискнул спросить:
— И каков был его ответ, лотос
мой?
— А что, по мне не видно?! — рявкнула
Хатшепсут, поворачиваясь к нему лицом.
Руки Сененмута задрожали, и он чуть
не пролил пиво на тумбу.
— Прости, о, богиня, должен был
понять...
— Слабак! — она будто не слышала. —
Немощный мерзавец!
— Ты ведь предвидела, что так может
быть... — напомнил зодчий.
— Тварь!
Хатшепсут продолжала бесноваться,
мечась по покоям, словно львица в клетке. Будь у нее на пути столик
или табурет, непременно опрокинула бы. Сененмут чувствовал, что ее
ярости необходим немедленный выход. Иначе она обрушит гнев на
кого-то еще. Например, на него самого.