Ну да, медаль «За отвагу» в
семнадцатом веке. Потому как самодержец нынче на Руси –
своеобразный. А теперь, по прошествии почти трёх месяцев, я ношу
уже не простой солдатский кафтан, а новый, командирский, с тремя
обшитыми золотым галуном клапанами-«разговорами» на груди и тремя
же полковничьими прямоугольниками на нарукавном клапане. Мало того:
на торжественных построениях за мной следует конный знамёнщик, к
древку копья которого освящёнными гвоздиками приколочена моя личная
хоругвь: треугольное зелёное полотнище с православным крестом на
Голгофе на одной стороне и идущим на задних лапах геральдическим
золотым львом на другой. А так высоко судьба меня подкинула второго
верасня, в день, когда поручик Вознякович приказал прекратить
работу на постройке порохового погреба, привести себя в порядок и
вместе с посыльным из Кремля скакать в Москву, ибо «Государь
требует пред свои очи!».
Сильные мои подозрения, что наш
царь-батюшка Димитрий Иоаннович, подобно Стёпке Пушкарёву, в разум
которого я угодил, тоже является носителем сознания человека из
будущих времён, причём времён послереволюционных, раз уж ввёл в
войске суконные шлемы-богатырки с пятиконечными звёздами, явно
подавая этим знак иным возможным «вселенцам», оказались абсолютно
верны. Мало того: внутри двадцатипятилетнего царя находился мой
фронтовой друг и однополчанин, храбрый кавалерист, миномётчик, а в
мирные годы – инженер средств тяги – паровозов, а впоследствии и
тепловозов – Дмитрий Умнов. Шанс поработать царём выпадает даже не
один на миллион, а гораздо реже, а вот на Митю такое свалилось без
его желания. Но раз попал – то уже ничего не поделаешь. Тем более,
что в нашей истории царь Дмитрий Иоаннович, или, как его «проходят»
в школах будущего, Лжедмитрий Первый, был убит в тот самый день,
когда Умнов оказался в его мозгу. А значит и спасение, и победа над
боярами-путчистами, и начавшиеся изменения в стране – это уже плоды
деятельности товарища Умнова. Он у нас человек опытный и толковый,
сумел в будущем дотянуть аж до девяноста пяти. Может, и до сотни бы
дожил, если бы в его квартиру не попал украинский снаряд. Но что
вышло – то вышло.
Когда взаимное опознание состоялось и
радостные объятия с воспоследовавшими «ста граммами медку за
встречу», а также рассказы о том, как мы оба жили в будущем с
момента расставания в девяностом году остались позади, оказалось,
что пролетело уже два часа. Раздался осторожный стук. Отвлекшись от
разговора, Дмитрий подошёл к двери, и, слегка приоткрыв её,
недовольно произнёс: