– Ладно, хватит церемониться, – он сдергивает меня с ящика, заставляет повернуться спиной к нему, елозит где-то в заднем кармане своих джинс, доставая презерватив. Я стягиваю трусы, сама задираю платье и ложусь обнаженной грудью и лицом на ящик, подставляясь ему. Соски трутся о шершавую поверхность, задница ходит ходуном. Чем быстрее все это закончится – тем лучше. Тем более что я уже не в силах терпеть.
Он натягивает меня на свой член, хватаясь пальцами за бедра, пока я хватаюсь за края ящика, уже не в состоянии удержать мучительный стон. Ноги сами собой разъезжаются шире, и я виляю задом, насаживаясь поглубже и двигаясь ему навстречу.
– Вот коза, – шипит мужчина.
– Иди нахрен, придурок, – отзываюсь я, и он смеется в ответ:
– Нет, на хрен сегодня пришлось пойти тебе, – выскальзывает наружу и снова забивает в меня член, принимаясь трахать. В мокром шлепающем бреду с температурой под сорок можно и задохнуться, так что я ловлю воздух ртом, не стесняясь уже мучительных стонов.
Слишком поздно, чтобы нас услышали.
Слишком поздно, чтобы что-то изменить.
Он долбится с таким усердием, словно от этого уже сейчас зависит, кому из нас достанется после двухмесячного испытательного срока место в компании. Вряд ли он так уж хочет доставить мне удовольствие, хотя от его толчков все тело бьет электричеством, и пульсирующее влагалище исторгает смазку, текущую прямо по бедрам. Я просовываю руку между ящиком и своим животом, дотягиваясь пальцами до торчащего клитора. От одного прикосновения хочется поджать кончики пальцев на ногах, но вот беда: я так и не скинула туфли на каблуках. Гребанный дресс-код. Гребанный Джимми Чу.
Артем хватает меня сзади за волосы, накручивая их на кулак, заставляя встать, притягивая спиной к своей груди, и сильно кусает меня за мочку уха. Потом переворачивает, снова усаживая на ящик, и я все-таки сбрасываю туфли, обнимая мужской торс обеими ногами и скрещивая обнаженные ступни где-то у него на пояснице. Сама откидываюсь назад, едва не ударяясь башкой о какой-то угол, и по-кошачьи выгибаю спину. Его мокрая мошонка ритмично бьется о мою задницу. Гортанные стоны вместе с хлюпающей долбежкой тонут в жарком, влажном и темном помещении. Время словно замирает: кажется, мы трахаемся уже целую вечность. И только раскаленный воздух напоминает: прошло не больше десяти минут, иначе мы бы тут уже просто задохнулись, сдохли, раскалились до предела и испарились, как пар, не оставив после себя и следа.