– Ты кто такой? – Рогатый склонил голову к плечу, рассматривая
меня с интересом.
– Во как…Ты не знаешь, кого притащил в … А кстати, куда
притащил? – Я кивнул в сторону решетки. – Если это тюрьма, то, мне
кажется, не очень разумно сына Саввы Морозова сажать в кутузку.
Есть ощущение, папеньке это сильно не понравится. У нас, вроде бы,
только Аракчеева имеет такие полномочия. И ты, уж прости, не сильно
похож на Наталью Алексеевну. Не могла она так сильно измениться за
день.
– Шутишь… – Рогатый усмехнулся. – Ну, да. Меня предупреждали,
что поведение у тебя оставляет желать лучшего. Ты не Морозов.
Поэтому ещё раз повторяю. Кто? Есть точная информация, что ты даже
не темный.
Я сидел на полу этой камеры, с приклееной на губах улыбкой,
стараясь вообще никак не выдать своего удивления. Что за гадство,
твою мать? О подмене Княжича знают только Седой, Колька, Богиня,
Патриарх Юсуповых… Черт. Уже выходит до хрена. Вот правда говорят,
меньше народу, больше кислороду. В данном случае, буквально. Потому
что кислород это, блин, жизнь. И моя сейчас, судя по настрою
незнакомого товарища, который мне вообще ни разу не товарищ, висит
на волоске. Я прям чувствую всеми фибрами души, что хочется ему
открутить мою голову очень сильно. Вон, облизывается даже, гад.
– Интересно, конечно. Но говоришь ты полный бред. Как же не
Морозов? Смотри, рога есть? – Я постучал костяшками пальцев по
своей башке. Звук вышел подозрительно гулкий. – Есть. Большие?
Большие. Ты если не в курсе, то подскажу, чем больше это богатство,
тем выше статус.
– Спрашиваю последний раз, кто ты такой?– Как ни в чем не бывало
снова повторил Рогатый свой вопрос. Будто и не с ним сейчас
говорил. Или тупой, или глухой, или настырный. – Кто. Ты.
Такой.
Какой настойчивый тип, однако. И все же, они не уверены, что я
действительно не Морозов. И уж тем более не уверены, что я не
являюсь частью их прекрасного полудемонского общества. Иначе не
потащили бы в комнату, где глушится Сила. А что самое классное, они
наверняка не догадываются о моей особенности впитывать и зеркалить
то, что применяют ко мне. Короче, ни черта они не знают. Есть
какая-то левая информация, в достоверности которой они не уверены.
И есть какой-то интерес им во мне. Все. Остальное – муде по
воде.
Почему я говорю “они”? Потому что этот тип точно не один. Я
чувствую, как за нами наблюдают. С помощью тех самых красных
"глазков", которых до энтой матери. Потому что чужие взгляды на
своей шкуре я могу определить всегда. Это – старая привычка.
Благодаря ей я много раз, находясь в шаге от смерти, оказывался
быстрее, чем старуха с косой. Правда, нарика за своей спиной не
почувствовал. Это да. Это лоханулся. Был бы жив.