На душе
становиться тяжело. Нет, я знала, что за пределами моего родного города
оборотни воюют с гибридами. В каких-то городах всё это протекает легче, в
каких-то хуже. Только вот до этого дня я никогда не сталкивалась с жертвами
этой войны.
Войны,
которая началась по моей вине.
Почему, ну
почему все не могут жить мирно? Раньше ведь оборотни и гибриды спокойно
существовали рядом…
— Ты не
расстраивайся, милая, давно это было. Я уже их оплакала. Мёртвым уже ничем не
поможешь, а мы дальше должны жить. Наши родные очень этого бы хотели.
— Да, вы
правы, — соглашаюсь я.
— Так у тебя
есть кто-то из родных?
— Тётка одна
осталась. К ней я и направлялась, когда на меня напали, — озвучиваю я свою
легенду.
— А чего же
не звонишь-то своей тётке?
— Мы с ней
не общались толком никогда. Я не знаю её номера. Только адрес, который мне мама
сказала незадолго до… — я замолкаю и опускаю взгляд. Договаривать свою ложь
совершенно не хочется. Надеюсь, что Тамара Никитична и так всё поняла.
— Хорошо,
что хоть кто-то остался. К ней направишься, когда поправишься?
— Да, думаю,
что она не откажется меня приютить.
— Ты можешь
и у нас остаться. В
стаю бы тебя приняли и с работой помогли бы. Путешествовать одной сейчас
небезопасно.
— Я… я
подумаю, — уклончиво отвечаю, не зная, как реагировать.
— Ты
подумай, а я пока вишен пойду нарву во дворе для твоего пирога.
— Подождите,
давайте я вам помогу!
— Конечно, ты мне поможешь. Вон
пельмени доделывай. А
вишен я сама нарву. Тебе поберечь себя надо.
Я киваю, не
желая спорить. Тамара Никитична уходит, а я продолжаю лепить пельмени,
недовольно замечая то, что они у меня получаются не такими аккуратными, как у
хозяйки дома.
Да, мне ещё
учиться и учиться.
— Тамара
Никитична, я к вам за…
Я вздрогнула
от незнакомого голоса и тут же посмотрела в сторону двери, где встретилась
взглядом с ярко-зелёными глазами.
— Привет,
красавица! Неужто ты та самая волчица, которую Миша спас недавно? — весело
улыбаясь, спросил
незнакомец.
Я с
интересом изучала его. Среднего роста, жилистый, с волевым острым подбородком,
пухлыми губами и с изящным прямым носом. Тёмные волосы были растрепаны. Поэтому
на голове у него был «ёжик». Однако, как бы там ни было, но эта лёгкая небрежность ему шла.
— Она самая,
— киваю я. — А ты кто?