Но для меня всегда стояло четкое разделение между профессией и личной жизнью.
До определенного момента. Одного и единственного.
Я больше не собирался повторять эту ошибку.
— Вы знаете о системе штрафов, — сухо отозвался я, мало тронутый ее увертками. Если это все же были они. Почему-то в случае этой девушки я не мог быть полностью уверен. — Я дам вам второй шанс, но мое терпение очень лимитировано. И вы его исчерпали.
Она быстро закивала, соглашаясь.
— Я больше не желаю слышать ваши размышления о моих методах работы. Вы не поднимаете свой голос на меня, и если вас что-то не устраивает, молча это проглатываете. Или так, или уходите.
На этот раз она кивнула уже медленней. Мои слова ей не понравились, но если она не была глупой (на что я все же надеялся), то смолчит.
— Самое главное, Микаэлла — не заставьте меня пожалеть об этом. И не тратте мое время впустую. У вас есть проблемы с этим?
Я прямо смотрел в ее глаза, ожидая ответа.
Она покачала головой.
— Нет, сэр. Никаких проблем.
— Вот и хорошо. А теперь не буду вам мешать. — Мои губы приподнялись в сдержанной улыбке. — Работайте.
Я развернулся и вышел из зала, дав ответ на ее вопрос.
Я умел улыбаться.
МИКА
Я поняла, что если не смирю свой крутой нрав и не подстроюсь под правила Дэниела, то у меня ничего не выйдет. Мне уже двадцать шесть — не самый юный возраст для балерин, а я еще не добилась каких-нибудь значимых высот в карьере. Если я не хотела до скончания веков танцевать в массовке, мне придется стать более гибкой.
Во всех отношениях.
В конце концов, я нуждалась в Дэниеле, не он во мне. Найти замену мне куда проще, чем такому, как он.
И когда я это приняла, мне стало легче работать с ним и переносить порой его чрезмерную резкость. Этот человек никого не щадил — с каждого, даже танцора из последнего ряда он спрашивал сполна.
Возможно, это даже было правильно. Только достигнув предела своих возможностей можно было стать кем-то великим; кем-то, чье имя будут помнить и после смерти, а не одним из многих.
Еще одной посредственностью.
Для меня вошло в привычку задерживаться после репетиции на дополнительный час-другой и в одиночестве повторять уже пройденное. В выходные я тоже могла приехать в театр и заниматься, пока силы меня не покидали.
Танец был моей страстью, моей жизнью — всем на свете. Он заменял мне если не все, то многое. У меня, в отличие от Джун, не было семьи и родных, и у меня оказывалось очень много свободного времени.