.
Тихий квартал остался позади. Майя выбежала на оживлённую улицу и свернула в сторону железнодорожного моста: он уже был виден, переброшенный через проезжую часть, на уровне третьих этажей застройки. Еще через минуту Майя уже поднималась по ступенькам на платформу, перепрыгивая через одну. В вагон она влетела перед самым закрытием дверей. Воздух в лёгких закончился, кажется, навсегда. Она навалилась на поручень, ткнулась в него лбом и вдохнула, как утопленник перед погружением.
Чёртов Мартин. Чёртов-чёртов Мартин.
У неё осталось двадцать три минуты.
.
***
.
Хью размашисто провел ладонью по зеркалу, стирая налипший на него слой пара. Гладкая поверхность очистилась ровно настолько, чтобы в ней стало видно лицо от глаз до бороды. Хорошей бороды. Качественной. Тёмной, густой, не длинной, но и не короткой. Не торчащей в разные стороны, и пока еще даже без проседи. Что не устроило Томаса?
Хью выставил ладони вперед, уперся ими в стекло, навис над раковиной. Хмуро уставился в своё суровое отражение.
— Твой завтрак на столе! — донесся до слуха старушечий голос.
Он на секунду взглянул на закрытую дверь, снова повернулся к зеркалу.
— Иду!
И всё-таки, что не так? Да, Хью послал Тома в задницу вчера вечером, но мысль уже упала в мозг и проросла за ночь. Если фотографу нужен был именно такой типаж, зачем что-то менять? Не стоило тогда вообще подходить со своей просьбой, если изначально не всё устраивает. В данном случае модель и не модель вовсе, а так, случайный прохожий. Незачем менять себя ради пары часов работы.
И в этом крылась вся суть.
Хью еще раз рывком провёл по зеркалу. Полоса расширилась, теперь в отражении стала видна вся голова и часть жилистой шеи.
К работе надо подходить ответственно. Даже если она очень-очень временная. Том эту работу почти навязал, и тем не менее теперь он имеет право высказывать пожелания. Даже если это касается такой личной вещи, как борода. Он фотограф, ему лучше знать, что должно смотреться в кадре. Наверное.
Хью скорчил недовольную гримасу, оторвал одну руку от зеркала, огладил заросшие скулы и челюсть.
— Хьюго, завтрак остынет! — снова просочился в ванную бабушкин скрип.
Надо что-то решать, время не ждёт.
— Переживу, — бросил он. — Иди ложись.
Он глубоко вдохнул, задержал воздух, протяжно выдохнул. Схватился за ручку ящика под раковиной и рванул на себя. Машинка-триммер лежала прямо наверху, в открытой коробке. Хью вынул её и покрутил в руках. Приложил к лицу, приноровился. Но на кнопку не нажал. Нет, всё-таки Томми засранец. Он не заслуживает такой жертвы.