— Прошу прощения? — Бекшеев следил за мной внимательно. — Мы
неверно поняли ситуацию?
— Ну... — я опять сосредоточилась на дороге, благо, была та
пуста. — У него в конце концов, охрана есть. Вот пусть и охраняет.
А так-то...
Люди у нас суровые. А море глубокое. На моей памяти еще ни одна
погань не выплыла.
Только вслух я ничего не скажу. Да и Медведь губы поджал. Взгляд
мой поймал в зеркальце и чуть кивнул. Понятно. Шепнет слово
Молчуну, а тот и остальным, чтобы аккуратней были.
И...
— Интересно другое, — леди Бекшеева поглядела в окно. — Что ему
могло здесь понадобится?
Голова ныла.
Бекшеев с трудом удерживался, чтобы не потереть виски. И не
скривиться. Смотрят ведь. не верят. Не рады. Не приняли и вряд ли
примут. Тут и менталистом быть не нужно. Счастье, что он не
менталист, иначе не выпустили бы. А среднего уровня дарник...
аналитик перегоревший. Да, кому он там, в Петербурге, нужен.
Теперь.
Откинуться бы. И спину вон опять потянуло, напоминая, что спине
не нравится, когда он долго сидит слишком уж прямо. А корсет вот
наоборот очень даже нравится, но его Бекшеев надевать не стал.
Глупость.
Подростку бы простительно, но не взрослому офицеру. А он вдруг
заупрямился. Все казалось, что этот корсет всенепременно заметят.
Поймут. И уважать не станут.
Можно было не волноваться. Его и так не уважали.
Мутило.
Еще на пароме, от одного вида сизо-серых волн, что накатывались
на берег, расползаясь пеной по гальке. Вперед и назад. Вперед... и
тихо-тихо назад. Шелест этот отзывался в мозгу тихим хныканьем,
вновь пробуждая голоса. И тогда Бекшееву показалось, что он
все-таки не удержится на краю.
Уже не удержался.
С ума ведь сходят постепенно.
А потом был паром. Старый. Скрипучий. Провонявший моторным
маслом и рыбой. Тесная каюта, стоившая едва ли не дороже, чем
мягкий вагон от Петербурга. Узкая кровать.
Матушка, которую, казалось, ничего не брало. И она, склонившись
над ним, качала головой. Ничего не говорила. Но и хорошо. Он сам
себе все сказал, что нужно, и что нет.
А теперь вот остров.
Дальний.
Дальше и вправду некуда. Протяженность — двадцать верст. Порт.
Старые шахты, в которых век тому добывали кристаллы. Жила была
богатой, но потом как-то резко иссякла. И предприятие разорилось. А
вот люди остались.
Городок.
Рыбацкие деревушки.
Война обошла их стороной, потому как далеко. Сюда и самолеты-то
не долетали, не говоря уже о кораблях. Нет, море вроде бы вот оно,
рядом, точит ледяные когти о берега. Да только и берега эти на диво
неудобны. Узкие коридоры, клыки и рифы.