— Дела...
— Да брось, какие дела. Отчеты? Ты их уже и написал, и
переписал, и по папочкам разложил. А чего не разложил, то и хрен с
ним, — я вытащила из кармана жестянку с карамельками. — Хочешь?
— Все одно...
— Слушай, ну не полезет он сегодня на участок. Рожи что ли не
видел? Скрутило его, причем похлеще, чем тебя.
Медведь насторожился.
— Что... видела?
— Да не то, чтобы видела. Скорее уж почуяла.
Пусть даже я не способна больше удержать след, но это не значит,
что нюх мне вовсе отшибло.
— Болен он. И серьезно. Таким вот тянет... знаешь, неправильным.
Как... — выдавить из себя это слово я не смогла, но Медведь
понял.
Кивнул. И задумался.
— Ему за тридцатник. Стало быть, воевал.
Все воевали. И матушка его, которая прячет изуродованную руку в
лайковых перчатках. И не думаю, что дело только в мизинце. Шрамы,
они даже у целителей остаются. Хотя целители и научились их
прятать.
— Ну, он взрослый, — я хлопнула Медведя по плечу. — Сам о себе
подумает. А ты... давай домой. Вон, в трактир загляни. И к Сомову,
пусть и вправду отправит кого из прислуги с багажом
разобраться.
Медведь смотрел хмуро, будто подозревая меня в чем-то.
— Ниночку порадуешь. Она же ж... если и вправду завтра уезжает,
то волнуется, небось. А ты тут. Будто мы дети какие, пару часов без
пригляду не проживем.
Вот Ниночка — это всегда аргумент. И Медведь чуть качнулся. Я же
добавила:
— Давай. Иди. Вещи там помоги собрать. Сопли утри.
— У нее нет соплей.
— Это пока. А чемоданы начнет паковать, появятся. И вообще, не
нервируй беременную жену! Тебе еще ведь к этой Бекшеевой являться.
И лучше бы, к слову, с Ниночкой. Пусть и её глянет.
— Как-то... неудобно.
— Дурак ты, — я дотянулась и постучала по выпуклому лбу. — Таким
и помрешь. Я не лучше. Оно, может, и не по правилам, но поверь,
такими случаями не разбрасываются. Да и Бекшеева против не
будет.
— Думаешь?
Знаю.
Эти руки... я уже видела, если не такие, то похожие. Тех, кому
пальцы ломали, долго, с наслаждением, тех, кого резали на куски, а
потом бросали, оставляли подыхать.
Она не сдохла.
И... и если так, то тоже потянется к жизни. Мы все к ней
тянемся. А что может быть притягательней беременной женщины? Даже
для меня.
— Хорошо, — он потер шею. Медведь тоже понимал, пусть бы и
сказать не умел. Но он наш. А стало быть, все правильно. —
Только... не трогай этого мальчишку.